Знание-сила, 1998 № 03 (849) - [55]

— Нет спасения,— закрывая глаза, прошептал Попов, но в этот момент кто-то с лаской коснулся его щеки.

Нежное прикосновение пробудило впадающего в забытье матроса. Шевельнув губами, он почувствовал во рту свежую влагу.

— Снег, друзья! — воскликнул Бекусов.

В воздухе кружился снег. Неслышно, с тихим ветром снег покрывал шлюпку, и счастливые руслановцы, лежа на спине, ловили губами спасительные снежинки. Трое моряков, смолкнув от счастья, лежали в шлюпке, боясь пошевельнуться, точно движение вспугнет кружащийся снег и он унесется, как вспугнутая стая птиц.

— Я лег под одеяло,— рассказывает Попов,— и мне туда нанесло снегу. Я лежал, не вынимая рук, и так вот лизал снег— Чудесный, сладкий снег,— вспоминает Бекусов.— У нас снова поднялись силы, мы почувствовали жизнь. Мы стали на колени, сгребали снег в кучу и ели, ели...

— Штурман! — раздался бодрый, окрепший голос Попова,— Знаешь, что было бы хорошо? Развести бы нам огонь. Руки погреем.

— Я думал об этом,— ответил Точилов — Досок можно нарубить с банок, и будет вполне достаточно для костра. Но мы сожжем шлюпку.

Изобретательный матрос немедленно нашелся:

— В ведерке можно развести.

— Отлично,— одобрил штурман,— вытаскивай спички.

У моряков были захвачены с собой две коробки спичек, и Попов нашел их в промокшем ящике, где лежали остановившиеся часы. Как и следовало ожидать, спички отсырели. С глубоким разочарованием Попов протянул Точилову мокрые коробки.

— Ничего страшного,— сказал штурман и высыпал на ладонь.— Мы их быстро просушим.

— Положим на печку?

— Нет,— серьезно ответил Точилов,— далеко ходить. Можно быстрее.

Штурман снял шапку и положил спички в волосы.

Снег разнесло, но руслановцы напились достаточно для того, чтобы нс испытывать жажды, и еще более мучительно почувствовали забытый голод. Пять суток мороза, пять дней и ночей без сна и еды окончательно обессилили их. Снег подбодрил, пробудил от смертельного сна, но никто из них не мог двигать руками, и опять трое легли на банки, надеясь немного сохранить энергию.

— Установим вахту,— предложил Точилов.— По пятнадцать минут каждый из нас будет отливать воду.

— Идет,— согласились моряки, и Бекусов взял ведро.

Молодой сигнальщик чувствовал себя крепче остальных. В последнее время он один отливал воду и заботился о состоянии шлюпки, но к концу пятых суток и Бекусов лишился сил. Он ползал по шлюпке и, желая зачерпнуть ведерком воду, должен был падать грудью на дно. Медленно приподнимаясь, держа бесчувственными пальцами ведро на груди, он падал на край шлюпки, свешиваясь за борт, и выливал воду. Так он вычерпывал воду минута за минутой. Штурман с матросом лежали, накрывшись одеялами, и время от времени Точилов слабым голосом просил:

— Бекусов, окликай нас. Буди. Иначе замерзнем.

Внезапно Бекусов услыхал над собой шелест и хлопанье крыльев. Он поднял голову и увидел птиц. Онемев от неожиданности, сигнальщик умоляюще протянул руки к птицам. Он хотел посвистать, позвать птиц, но понял всю бессмысленность своего намерения. Птицы покружились над шлюпкой, одна из них опустилась и села в трех дюймах от лица Бекусова. Казалось, стоит сделать одно движение — и можно схватить птицу зубами. Сигнальщик вздрогнул. Серая птица вспорхнула, стая улетела прочь и больше не появлялась.

Развести огонь стало единственным стремлением умирающих моряков. В волосах штурмана спички высохли, зубами Гочилов попробовал крепкие головки. Теперь оставалось собрать щепки. Под парусом валялись расщепленные доски от воздушного ящика. Попов собрал щепки, сложил пирамидой и потянулся за спичками.

—Нет,— гладя куда-то в сторону, сказал штурман.

М Попов, к своему ужасу, увидел на его лице знакомую гримасу горькой улыбки — Спички ведь высохли,— уже чувствуя недоброе, испуганно произнес Попов.— Сейчас зажжем.

— Нет... Ничего не выйдет,— отвернулся штурман, бросив Попову коробку.

Матрос подхватил спички и тотчас понял причину горечи Точилова: шкурка на коробках совершенно расползлась, превратившись в жижу.

— Миша Попов посинел,— рассказывает Бекусов.— Штурман лег, и я почувствовал, что жизни ему осталось не более чем на два часа. Он еще принял вахту, откачивал воду, я отдыхал. Он долго вычерпывал воду ведром, и я спохватился, заметив, что штурман работает уже около часу вместо пятнадцати минут. Я взял у него ведро. Точилов лег. Миша Попов, натянув на себя одеяло, сказал: «Прощайте, ребята. Прощай, Бекусов, прощай, Герасим Васильевич. Я больше не буду вставать». И он больше не вставал. Все же штурман приказал: «Окликай нас!» И я каждую минуту кричал: «Шевели ногами, крути головой — замерзнешь!» Штурман приподнимался и хвалил меня слабым — слабым голосом: «Молодец, Бекусов, так, так нас...» Я вычерпывал воду и, свешиваясь через шлюпку, начинал думать: «Еще раз, еще — и упаду за борт».

...В Арктике с начала апреля устанавливается круглосуточный свет. День и ночь ходит солнце, день и ночь неразличимы. Не знали дня и ночи, потеряли счет времени потерпевшие кораблекрушение руслановцы. Временами сгущалась темнота, и они заключали, что это ночь, но то могло быть и туманом. Во все дни странствования менялись ветры, шторм то затихал, то снова разъярялся, и еще ни разу за все пять суток не показывалось солнце. Но к утру шестого дня, когда двое умирали, а третий от изнеможения рисковал свалиться за борт, тучи разошлись, исчез туман и засверкало солнце.