Знание-сила, 1997 № 05 (839) - [51]

16 • Не в наших правилах судить о значении тех или иных символов для человека без серьезного клинического исследования. Тем не менее достаточно очевидно, что для детского сознания слон — «хороший», а змея — «плохая», частый символ сексуальности, агрессивности, зла. Во всяком случае, тут описывается процесс интеграции: «хороший» слон, чтобы по-настоящему «любить», должен подружиться со змеей. На конечных этапах процесса всегда возникают образы единства противоположностей, порождающие символ (этот аспект процесса описан Юнгом).

17 • Страх стать крабом — страх оказаться пленником прежних сильных психологических защит. В конце процесса образуются новые психологические защиты, обычно более мягкие.

18 • «Мама», как и «не будите», признак регрессии. Для Для «нового рождения» всегда необходим возврат в детство, и мы его неизбежно встречаем во всех случаях процесса дезинтеграции — реинтеграции.

19 • Воспоминание совершенного «преодоления», «перехода» к новому состоянию из детства появляется, по нашему мнению, как проявление завершения процесса. Поскольку в них делается акцент на автономии, очевидно, что реинтеграция касалась проблем подростковой фазы развития.

20 • «Гады» — название земноводных, так что автор настоящих комментариев предполагает тут проявление «змеиности» (см. комментарий 16). Она спроецирована на других, что говорит о неполной интеграции, но рядом стоит парадоксально «любимые» — свидетельство синтеза противоположностей.

21 • Умиротворенный тон и новое поведение свидетельствуют об окончании этого цикла. Надо ли объяснять читателю настоящих комментариев, что реинтеграция никогда не бывает окончательной и полной? Это лишь нулевая фаза следующего цикла дезинтеграции — реинтеграции...

Герой выходит из дома (ритуал, означающий «новое рождение»), но не вдет «к ней», а произносит гимн идеализированной любви. Тут слаженная работа новых защитных механизмов. Единственный ценный, с точки зрения автора настоящих комментариев, следующий психологический шаг — новая дезинтеграция.

Пауль Клее, «Шагающий по ветру», 1926 год

Вот только соседа ненавижу, тварь. А вообще, что говорить, я и сам тварь. Вот бы стать другим. Сильным, как в кино видел. Сильным, красивым, так, чтоб женщины штабелями падали^{12}. А я бы с гордостью смотрел на них и говорил: нет, не нужны вы мне. Вот если бы она... Господи, да где же она теперь? С кем ты сейчас танцуешь?

А может, я и не совсем плохой, может, под страшными, уродливыми корками в сердце моем любовь светится, маленькая, незаметная, слабенькая, порушенная там, на мосту... Не будите меня...

Я ведь ей все сердце свое открыл, а она растоптала его в грязи своими изящными ножками, в тех самых туфельках, которые... И поговорить-то не с кем. Да и кто меня понять сможет^{13}, смех да и только.

Я хороший, а во мне плохой, или я плохой, а во мне хороший? Да не могу я так больше! Помогите, я жить хочу! Жить! Хоть как-то. Дыхание сперло^{14}. Задыхаюсь. Помогите. Я бегу. Я — ребенок, которого родители бросили одного в незнакомом городе. Дома, чужие люди, сетки заборов, тяжелое, страшное небо. Я бегу, я задыхаюсь от бега, я жить хочу, мне некуда идти, я один посреди этой страшной бесконечности. И вы называете это конфликтом? Это не конфликт. Это страх. Чего ты, дурачок, боишься, ведь ты уже взрослый, ты же теперь можешь постоять за себя. Ты драться умеешь. Неужели за столько лет не научился? Сожми кулаки, сожми челюсти, чтобы зубы трещали, и скажи: «Я жить хочу». Так, как я хочу, а не так, как вы меня научили. Спасибо за старания, но я жить хочу, а не убегать или защищаться, не прятаться и зарываться в землю, как страус, а жить. Я любить хочу. Моя душа уже созрела. Не будите меня, если вы хотя бы раз любили, не будите меня, если вы любили хотя бы раз.

Я — паралитик. Я вижу жизнь вокруг себя, чувствую ее в себе, но сам не могу сделать ни одного движения.

А та тварь^{15}, которая во мне,— это я, слабый, без которого я не я. И пускай — тварь, может, когда-то она станет прекрасным животным, я даже не знаю каким.

А, животные. Это где-то у Перлза было. Что там? «Попробуйте представить двух противоположных зверей. Это — отражение вашего внутреннего конфликта. Если вы попробуете побыть каждым из этих зверей, исполняя то одну, то другую роль, то разные части вашего существа станут понимать друг друга, и их кажущееся противоречие упразднится. Все противоречия — кажущиеся, на самом деле они связанные полярности, вроде день—ночь, холод— тепло, и то и другое важно, но нужно прочувствовать их связь друг с другом, их гештальт».

Ну что ж, я чувствую себя огромным слоном и маленькой змейкой одновременно^{16}. Слон — сильный, он может растоптать любого, но никогда не сделает этого, потому что он — добрый. Он такой добрый, что никому не может причинить боли, и поэтому живет в одиночестве, он боится причинить неприятности, он готов слушать и принимать любого, он никого не осуждает, он всех любит, но его нет, потому что он — пассивный, он ничего не делает, только слушает и слушает, слушает и улыбается. Нет его, или, скорее, он — я, и меня тоже нет. То ли дело змея. Маленькая, но она всегда знает, чего хочет. Она может ужалить, и этот укус — смертельный. Я боюсь ее. Ее определенности и агрессивности, и порою злюсь, что она такая маленькая, была бы она, как слон. Тогда и я бы тоже был. Был. Быть. Это то, что я должен. То, без чего меня нет.