Знание-сила, 1997 № 05 (839) - [42]

Эфроимсон выжил, и не просто выжил, а сохранил неистовый несломленный характер.

Андрей Трубецкой рассказывал, как он познакомился с Владимиром Павловичем. В лагере к нему подошел незнакомый и сказал: «Вы явно интеллигентный человек, мне кажется, вы недостаточно следите за чистотой речи». Андрей семь лет был на войне. Его, студента-математика, призвали в армию в 1939 году, когда началась война с Финляндией. Потом Великая Отечественная. Был он и в партизанском отряде, и снова в Красной Армии и встретился в конце войны на Эльбе с американцами. А в 1949 году, после двух курсов биофака Московского университета — арест и лагерь, и столько все время вокруг было «неизящной словесности»... Сама «постановка вопроса» показалась Андрею замечательной, и они подружились с Эфроимсоном.

В XIX веке старое русское слово «чернь», означавшее когда-то сословное понятие, получило расширенное и символическое значение. Пушкин говорил о «светской черни» — о суетном и бездуховном высшем аристократическом обществе в отличие от истинных аристократов духа. Из всех сословий общества — крестьян, рабочих, чиновников, военных — чернь вышла на поверхность в результате Октябрьской революции.

Власть черни ужасна. Она легко приспособилась к правлению большевиков. «Высокой страсти не имея», она заняла руководящие позиции в культуре и науке. Это было государственное самоубийство. Серые, необразованные и агрессивные руководители партийных комитетов, научных учреждений, издательств, народных комиссариатов определяли судьбу науки и ее наиболее оригинальных деятелей.

Эфроимсон, как и все герои моих очерков, был во власти черни. Он работал во славу науки всю жизнь. И всю жизнь ему не давали работать. Его труды не публиковали.

Его первая большая статья о грузе летальных мутаций человека, написанная в 1932 году, так и не была опубликована полностью. Его первая большая книга, написанная им после первого срока в концлагере по результатам работы в 1936— 1938 годах в Ташкенте, в Среднеазиатском институте шелководства и посвященная генетике тутового шелкопряда, была даже принята к печати, но в свет не вышла. В. П. работал по 18 часов в сутки. Он выполнил огромную работу, результаты этой работы обобщил в своей книге — и все это за полтора года. Его уволили из института «за малую эффективность научной работы». Он переехал на Украину и работал на Всеукраинской станции шелководства. Написал новую книгу «Проблемы генетики, селекции и гибридизации тутового шелкопряда». И в 1940 году был уволен. И эта книга в свет не вышла. За несколько дней до начала Великой Отечественной войны он защитил кандидатскую диссертацию. Он был в армии с августа 1941 по ноябрь 1945 года. Был эпидемиологом, санитарным врачом, переводчиком, разведчиком. Награжден тремя боевыми орденами и восемью медалями. Но он был Эфроимсоном — в конце войны, когда наши войска вошли в Германию, он восстал против насилий над мирными жителями — написал протест командованию. Этого ему не забыли. Именно этот протест был одним из формальных поводов для его ареста в 1949 году, как «клевета на Советскую Армию».

После войны и до августа 1948 года он работал в Харьковском университете — читал лекции и вел практические занятия по генетике. В 1947 году защитил докторскую диссертацию. Но ученую степень ему присудили лишь через... 15 лет в 1962 году — после второго ареста, каторги, реабилитации.

Зато в начале 1948 года он создает глубокое и очень опасное (для себя) исследование преступной деятельности Лысенко. Этот тщательно документированный научный труд он передал в отдел науки ЦК ВКП(б). Там его труд произвел большое впечатление — может быть, и был бы разоблачен Лысенко, но вмешался Сталин и произошла сессия ВАСХНИЛ, где была разгромлена научная генетика.

Дни свободы для Владимира Павловича были сочтены. Ему не удалось выступить на сессии ВАСХНИЛ — это был бы аналог знаменитого дерзкого выступления И. А. Рапопорта и еще более резкий протест против обскурантизма. Он был арестован в мае 1949 года. Он требовал, чтобы в обвинительном заключении было указано, что он арестован из-за борьбы с Лысенко. Он не рассказывал, как палачи добивались от него подписи под обвинением в антисоветской деятельности. Не добились. В первые годы концлагеря он был в отдельном бараке особо строгого режима — с такими же не подписавшими обвинительное заключение. Там был и Андрей Трубецкой. Там были прошедшие всю войну герои. Там были выдающиеся инженеры и просто несгибаемые люди. Кругом была смерть и издевательства. Туда, возможно, впервые за многолетнюю историю ГУЛАГа, приехала, преодолев все барьеры, добившись права на свидание, как когда-то жены декабристов, жена князя Трубецкого княгиня Елена Голицына. Эфроимсон встал на колени, увидя ее за лагерной оградой.

После работ на руднике Владимир Павлович был направлен на работу в лагерную больницу. Туда ему удалось устроить и Андрея. В обстановке дикости и бесправия больницы в концлагерях были несколько иным миром. От заключенных-врачей зависели и охранники — им приходилось лечиться там же. Андрей многому научился у Эфроимсон а. Им приходилось делать многое. Навыки хирургии Андрей приобрел в лагерной больнице. Эти навыки были полезны ему, когда после освобождения он вернулся в университет и всю жизнь далее занимался изучением кровообращения в системе сердце—легкие и разработкой аппаратов искусственного кровообращения — это было темами его кандидатской и докторской диссертаций. Это была тема работ лаборатории профессора Трубецкого в Кардиологическом центре в Москве.