Знамя над рейхстагом - [6]

Батальон, не задерживаясь, все дальше продвигался в глубь обозначенной на местности обороны «противника».

Я опустил бинокль. По отдельным репликам и жестам окружающих было ясно, что учение произвело на них хорошее впечатление. Теперь оставалось ждать, что скажет командующий фронтом на разборе.

Подведение итогов учения состоялось тут же, на высотке. Настроение у Еременко не испортилось — он, как и вначале, улыбался, шутил. Из этого я сделал вывод, что «бой», продемонстрированный батальоном Колтунова, ему понравился.

Когда Андрей Иванович начал говорить, я все же был и удивлен и смущен — уж очень лестные слова произнес он в адрес нашей дивизии.

— Учитесь, мотайте себе на ус, товарищи, — сказал он, обращаясь ко всем. — Так вот и надо действовать в боевых условиях. И я вижу, что сто пятидесятая именно так и будет воевать. Учение хоть и показное, да без показухи. Чувствуется, что люди дисциплинированны, обучены, а боевое управление на высоте. Спасибо, Шатилов, — обернулся он ко мне. — Получишь сто наручных часов — для отличившихся бойцов и командиров.

Потом Еременко спросил Юшкевича:

— Сколько у вас в резерве солдат и сержантов?

— Тысяча восемьсот человек.

— Передайте их сто пятидесятой дивизии.

— Есть!

— А у нас в резерве сколько? — обратился он к сопровождавшему его полковнику из штаба фронта.

— Две с половиной — три тысячи.

— Тоже передать Шатилову.

Такой итог разбора был для меня приятнее любой, самой горячей похвалы.

Командующий фронтом уехал, но Юшкевич не торопился отпустить нас. Стоя на склоне и поглядывая на нас снизу вверх, он сердито заговорил:

— Учение учением. Что хорошо, то хорошо. Но успех одной дивизии не оправдывает серьезных упущений в службе войск, которые еще имеют место в нашей армии. — И командарм принялся рассказывать о недостатках, вскрытых в одном из полков, где были допущены грубые нарушения в полевой службе.

Закончив, он подошел ко мне:

— Ну, Шатилов, и от моего имени спасибо. Не подвел. Бывай здоров, — и крепко пожал мне руку.

Конец затишью

На следующее утро, когда я, сидя в своей землянке, пил крепкий чай, мой ординарец Горошков приоткрыл дверь и доложил:

— Товарищ командир, к вам полковник пришел.

— Наш?

— Нет.

— Ну, зови.

Через порог перешагнул невысокий, коренастый офицер. На его округлом лице тревожно поблескивали темные глаза.

— Товарищ командир дивизии, — произнес он подрагивающим голосом с заметным украинским акцентом. — Прибыл в ваше распоряжение на должность командира семьсот пятьдесят шестого стрелкового полка!

— А вы не ошиблись? Этим полком командует полковник Житков.

— Никак нет, не ошибся. Командующий приказал поменять меня с товарищем Житковым местами. Вот предписание…

— Ладно, — сказал я без особого восторга. Житков считался у нас лучшим, самым сильным командиром полка, а прибывший на его место офицер как раз вчера на разборе был подвергнут критике за упущения в полевой службе. Садитесь-ка чаю попить.

— Нет, товарищ командир дивизии, разрешите сначала доложить, за что я отстранен…

— Не надо. С меня хватит того, что я уже знаю. И давайте условимся: о том, что было, — забудем. Как будто ничего и не было. И я вам никогда ни о чем не напомню, если вы сами не дадите для этого повода.

Несколько мгновений офицер молчал, силясь подавить улыбку, а потом радостно отчеканил:

— Разрешите мне в полк бежать?..

Чувствовалось, что он тронут оказанным ему приемом и что в недостатке рвения его, видимо, не придется упрекать.

Позже я узнал, что на командной должности он недавно. С непривычки дела у него шли неважно. Его, как я понял, преследовала боязнь показаться недостаточно исполнительным и расторопным. А это порождало поспешность, которая, не опираясь на достаточный командирский опыт, служила причиной различных просчетов и промахов.

Новый командир полка еще многого не знал и не умел, а стало быть, нуждался во внимании и помощи.

* * *

Дня через три после учений к ним прибыло пополнение. В большинстве своем это были бойцы, выписанные из госпиталей.

— С таким народом можно воевать! — убежденно сказал мне комбат Давыдов после приема пополнения.

Такого же мнения были и другие офицеры.

Наконец-то мы смогли более или менее прилично укомплектовать роты. Их численность теперь доходила до 70–80 человек — совсем неплохо для фронтового времени.

Распределив вновь прибывших, мы начали проводить с ними занятия. Однако вскоре, а именно 29 мая, перед дивизией была поставлена задача занять оборону на линии Балабнино — Пимашково — Сукрино — Остров. Смену находившихся там частей произвести в ночь на 1 июня.

На указанный рубеж мы вышли быстро и скрытно. Противник как будто ничего не заметил.

После обеда 4 июня я со своим адъютантом Курбатовым выехал верхом в расположение обороны правофлангового, 756-го, полка. Он занимал наибольший участок. Кони несли нас по узким лесным тропинкам, по залитым солнцем прогалинам. Новый командир полка с двумя офицерами встретил нас на опушке, заросшей ромашкой и крупными колокольчиками. Мы спешились. Командир доложил обстановку. Я попросил его проводить меня на левый фланг.

— Посмотрим, что у вас сделано за эти дни для укрепления обороны.