Знамя бригады - [3]

Видит наши мозоли лесник,

Лица в каплях обильного пота,

И уж знает старик:

Мы от сельской отвыкли работы.

Молча день мы проводим в труде,

Свищут косы стальные.

Как мы жили и где

И посты занимали какие?

Он об этих не спросит делах,

Ждать не станет ответа,—

Знает так, что на прежних местах

Нас теперь уже нету.

Окликая озерные дали,

Кукушки с утра куковали,

Будто клены, березы считали,

Комиссару здоровья желали.

Комиссар понимал, улыбался,

Слушал их,

Поправлялся.

С комиссаром у нас

Молчаливый, нерадостный сговор:

Заведем мы беседу подчас —

О бригаде ж ни слова.

Так семья замолкает порою

Об умершем сыне иль брате,—

Долго имя его дорогое

Не произносится в хате.

Да и незачем боль растравлять:

Похоронен родной и не встанет,

Раны не к чему посыпать

Горькой солью воспоминаний.

Прочь мы гоним вспомин,

Прочь незваный, непрошеный гоним,

Потому что у нас не один,

Не один человек похоронен.

Кто об этом сказал?

Мы не верим в рассказы такие,

И лишь только закроем глаза —

Вновь стоят, как живые,

Молодые да рослые,

Городские, колхозные

Молодцы,

Побратимы,

Бойцы.

Нет, забыться от горьких тревог

Было нам не под силу.

Удержаться Зарудный не мог,

И про знамя спросил он:

— Цело знамя иль нет?

— Цело… С нами оно… — говорю я,

— Покажи…—

Что придумать в ответ?

Показал и себя нее корю я.

Развернули мы стяг боевой —

Яркий, гордый и в горе.

Посмотрел он, потрогал рукой

Это знамя, нам всем дорогое.

Еле-еле слезу удержал,

Слабый, хворый, привстал на постели.

— Выноси! — мне чуть слышно сказал. -

Без меня…—

Мы, потупясь, сидели.

И, смущение наше заметив,

Он отрезал сурово:

— Не привык я на ветер

Бросать свое слово.

Собирайтесь! Сегодня ж

Пойдете в поход…—

Всех он на ноги поднял.

К сундукам нас хозяйка ведет,

Достает нам дорожные вещи,

Словно мать, сыновей собирает.

Вижу, куртку мой друг примеряет

На широкие плечи.

Может статься, сыновний рабочий

Костюм лесничиха дарила.

А куда мы идем среди ночи,

Она не спросила.

Чье же все это? Чье?

Не сказала Прасковья.

Кто носил — не спросил у нее.

Не спросил про сынов я.

Документы прежние спрятаны

За подкладкой, под ватою,

Там же знамя зашито… Пора

Уходить со двора.

Слышны стоны больного —

В бреду комиссар.

«Разве можно оставить такого? —

Печально звенит самовар.—

Ваша спешка его доконала.

Смотрите,

Что сделалось с ним…»

Утром хуже Зарудному стало.

Мы сидим и молчим.

Дни прошли, миновали,

Кукушки откуковали.

Мы в просторные лодки входили,

И плыли, и плыли.

В далях синих и розовых

Тучки сходятся стайками.

Был закат. Через озеро

Проводил нас хозяин с хозяйкою.

Тихий лес подымался стеной

Над извилистыми берегами.

Комиссар полковой

Был теперь между нами.

Мы его подождали,

И этому рад он душою.

Вот и лодки пристали,

На берег выходим гурьбою.

Всех подряд обняла нас Прасковья,

И губы ее задрожали.

— Как родимых сынов, я,

Товарищи, вас провожаю…

— Брось ты плакать, старуха,—

Лесник уговаривал глухо, —

Брось, не надо… — А сам

Он проводит рукой по глазам.

Распрощалися с нами.

Пошли. Сели в лодки пустые…

По просторам земли

Стежки нас повели.

Полевые.

5

Месяц стежку в дубняк

Серебристой осыпал метелью.

Не могу я никак

Со своею освоиться тенью.

Только — верь иль не верь —

Я бреду в этой куртке короткой.

Отвыкать мне придется теперь

От военной походки.

Шаг свой полем и лесом

Печатаю под псевдонимом:

Был я Рыбкой Алесем,

Стал Полыном Никодимом.

Да, теперь я — Полын,

А товарищ мой — Ворчик Никита,

А Зарудный — Смирнов: не один

Я иду возле жита.

Ой, скосили его пулеметы,

Под корень скосили!

Сапогами немецкой работы

Его молотили.

Танки, сталью покрытые,

Жито мололи,

Вражьи кони копытами

Хлеб замесили на поле.

Тесто кровью враги поливали,

В самом пекле пекли-выпекали.

И лежит, словно камень,

Хлеб немецких пекарен.

На дороге лежит каравай,

Как на белой холстине,

Дармовой — только рот разевай!

С горя, может, разинешь.

Полем трое нас шло

По тропе незнакомой.

Мы решились, мы входим в село,

Слышим крики и гомон:

Окна свет заливает,

Скрипач плясовую играет.

Кто нас может в селе задержать?

Справки с нами, в кармане лежат.

Есть и подпись на них и печать,—

Дескать, выпущены из острога.

А задумают арестовать—

Мы не маленькие, слава богу.

У крыльца рассказала крестьянка,

Что за пир, за гулянка:

Это свадьбу справляет Медведский,

Подлиза немецкий.

Он три года назад

Ферму сжег и судился,

Свет прошел, говорят,

И домой

Перед самой войной

Воротился.

С ним идет под венец

Под угрозой дивчина:

Не пойдешь, мол, так мать и отец

Головою ответят за сына;

Донесу, мол, что он большевик,

Что теперь он у красных. И точка!..

Перепуганный насмерть старик

Выдает за него свою дочку.

Согласилась и старая мать

На семейной беседе.

Гармонист отказался играть,

Отвернулись от свадьбы соседи.

Пусто в хате. Никто не идет.

Только с улицы в окна несмело

Наблюдает народ,

Чем окончится дело.

Мы вошли. И гостям

Поклонились с порога.

Сам Медведский встает и — к дверям:

— Что за люди?

— Идем из острога…

— Заходите. Прошу… — Нас троих

Он к столу приглашает.

— За здоровье, — кричит, — молодых! -

Чарки нам наливает.

— Будем пить, как бывало,

Будем пить чередой:

За здоровье — сначала…

— Молодой!..

                    — Молодой!..

Мы в лицо ее смотрим сейчас,

А в лице ни кровинки,

Словно тут и не свадьба у нас,

А поминки…

Тут по струнам скрипач,

Как потерянный, водит.

Не «Лявониха» — плач