Знаменосцы - [26]

Хома Хаецкий по этому поводу философствовал:

— Куда их лошадям до наших! Они у них задыхаются от ожирения сердца!.. Слабодушные, как их хозяева! А посмотрите на наших коней. Всюду пройдут!

Один недостаток был у лошадки, которую добыли Чернышу: расковавшись, она стерла копыто и теперь хромала на правую переднюю. Может быть, именно поэтому Хоме и Блаженко и удалось взять ее. Кинулись подбирать подкову, но ни одна не подходила: все были для этого малыша слишком велики. Вообще подкова стала в горах драгоценностью. Когда она, сорвавшись, звенела по камням, за нею бросались, соскочив с седел, сразу несколько всадников, словно то звенело золото. Маленькие же подковы для наших лошадей ценились особенно высоко, как пистолетные патроны самых дефицитных калибров. Таких подков у здешних кузнецов не было.

Подогнать подкову на лошадь Черныша можно было только в кузнице. У Брянского конь тоже щелкал подковами: они ослабли, и нужно было их подтянуть.

Брянский и Черныш попросили у командира батальона разрешения заскочить в какое-нибудь из окрестных горных селений в кузницу. Комбат вначале возражал, а потом разрешил. Пообещали ему догнать колонну до темноты и раздобыть флягу вина.

Дорога крутой спиралью спускалась вниз и далеко, по ту сторону долины, снова спиралью поднималась по склонам. И сколько видно было, на целые километры двигались и двигались колонны войск, поднимая бурую пыль.

Слева в долине, покрытой лесом, на значительном отдалении от шоссе, Брянский и Черныш увидели крыши горного селения. Там должна была быть кузница. На дорожке, свернувшей в ту сторону от шоссе, виднелись следы подков.

Когда Брянский и Черныш выехали на дорожку, их обогнал Казаков. Он во весь дух мчался вниз по шоссе в красной пожарной машине с колоколами по бокам. В машине стояли еще несколько полковых разведчиков с автоматами, в пилотках набекрень. За рулем сидел маленький боец в больших зеленых очках. Очки, предназначенные для защиты европейского господчика от преждевременных морщин, теперь защищали бойца от солнца и пыли.

— На запад! — крикнул Казаков Брянскому и Чернышу. — На задание!

Лошади шарахнулись в кювет при виде красной машины, со страшным грохотом промчавшейся мимо них. А вдали командир полка, остановив свой мотоцикл, выскочил из него и поднял нагайку, как регулировщик красный флажок.

— Даст жару, — сказал Брянский. — Академик, академик, а отлупцует — будь здоров.

Их лошади топали по каменистой тропинке, все дальше углубляясь в лес. Рядом журчал прозрачный ручеек, прыгая по зеленым, обросшим мохом камням. Черныш остановил коня и подошел к ручейку напиться.

— Юрий! — воскликнул он, склонившись над водой. — Настоящий нарзан!.. Попробуй!

Брянский тоже сошел. Это была не обычная, а минеральная вода. Она забивала дух своей приятной остротой, и слезы выступали у офицеров на глазах, когда они пили.

— Запомни это место, Евгений, — сказал Брянский. — После войны приедем сюда на курорт.

— Доживем?

Брянский не ответил.

— Когда будешь, Евгений, уже стариком… вспомни когда-нибудь этот ручеек, где это было и с кем ты пил. Мне приятно думать, что через много лет кто-то будет вспоминать меня.

Они наполнили фляги водой, чтобы привезти комбату вместо вина.

Снова сели на лошадей.

Горы вокруг как бы висели в воздухе, прозрачные и легкие в эти последние дни лета. Леса словно светились насквозь. Контуры каждого дерева, каждой скалы были удивительно четкими, как в панораме бинокля. В чистом горном воздухе никогда не бывает туманов, которые в низменных местах уменьшают видимость. Кое-где в лесах уже пробивалось первое пламя осеннего багрянца, от которого деревья становились еще более пышными и пестрыми.

Самый незначительный шорох, шум птичьего крыла, копытный цокот — все резонировало здесь с необычайной гулкостью — звонко, чисто, в полный голос. И воздух, и горы, и леса, — казалось, все начинало от каждого слова звенеть, как грандиозная мембрана.

При въезде в село всадников уже поджидали, толпясь, ребятишки, видимо, издали заметившие их.

— Ковач? Ковач? — предупредительно допытывались дети. — Ван, ван!⁶

Заметно было, что дети давно с нетерпеливой радостью ждали их и теперь наперебой хотели чем-нибудь услужить и помочь офицерам.

Сопровождаемые толпой оборванных малышей Брянский и Черныш поднимались узенькой кривой уличкой, где, как показывали дети, жил кузнец. Из каждого двора выглядывали целыми семьями жители, мужчины поднимали измятые шляпы, а женщины, улыбаясь, приглашали выпить молока.

Черные, неповоротливые буйволы, жуя жвачку, лежали за изгородями, в загонах.

Тем временем дети восклицаниями и красноречивыми жестами пытались рассказать, что тут уже были русские и среди них какой-то веселый Иван Непытай, они тоже ковали лошадей, искали вина и потом уехали.

За поселком, под самой горой, на висячем мосту виднелись вагонетки, а ниже, между высокими конусами дробленого камня, тянулась узкоколейка и стояли новые деревянные бараки. Там были каменоломни.

В конце улички Черныш и Брянский вдруг остановились и удивленно переглянулись. Что это? До их слуха откуда-то из-под горы донеслось пение — торжественное, медленное, гулкое, будто шло оно из каменной пещеры. Они не понимали незнакомых слов, но сразу узнали мотив, родной с детства, с пионерских отрядов… «Интернационал»!