Знаменитая танковая - [13]
Шёл он всю ночь и ещё день. Над ним пролетали самолёты, и потом он слышал, как рвались бомбы. Он слышал канонаду боёв. Понимал, что сражаются под Касторным и Горшечным. Наконец увидел справа вражеские танки, стоявшие вдоль дороги, солдат, подходивших к танкам. Потом Якин увидел свои позиции, затянутые дымом и пылью. Ему очень хотелось пить. Тогда он первый раз потерял сознание. Когда очнулся, сообразил, что к позициям своим ползти ему нельзя: там он не нужен, а убить его могут очень просто. Ещё ему подумалось, что Горшечное уже в руках немцев. Тогда он выбрал направление левее станции – на семафор. И пополз. Затем семафор куда-то исчез. И после Якин не помнил, как он добрался до железной дороги, переполз через неё. Вдруг очутился в зарослях осоки, в речке – он чуть было не утонул. Он пил, пил воду, упираясь рукой в илистое дно. А рука погружалась в дно всё глубже и глубже. Он спохватился, когда уж стал задыхаться. Но ил руку не отпускал. В ужасе он окунулся весь, сильно оттолкнулся ногой от берега, и это спасло его. Он поплыл. Речка была узенькая, метров пятнадцать, и мелкая. Ногами он доставал дно.
В сумерках Якин пришёл в деревню. Там как раз стоял обоз с тяжелоранеными. Его отвезли в Нижнедевицк, оттуда в Воронеж. А потом он попал в город Энгельс, где пролежал в госпитале остаток лета и осень. Выписали его из госпиталя только в ноябре месяце. Он умолял начальство, просил, требовал, чтоб его направили обратно в 17-й корпус, к своим ребятам, где его знают, говорил, что он кандидат в члены партии, что кончается его срок. Побывал у коменданта города, твердил о Горшечном, Касторном.
– Но эти станции уже были в руках фашистов. К тому времени часть Брянского фронта переименовали в Воронежский фронт. А где находится семнадцатый корпус, комендант, конечно, не мог знать. И Якина определили в команду из тридцати человек. Молоденький лейтенант должен был их отвезти куда-то. А куда именно повезут, тогда нашему брату не говорили. А ведь мы-то, семнадцатый корпус, стояли на пополнении километрах в тридцати от города! Но Якин, бедняга, не мог знать этого…
Повёз молоденький лейтенант команду выписавшихся из госпиталя. Уже в вагоне бойцы узнали от него, что едут в город Калинин. Якин решил бежать из команды, найти свой корпус. И он бродил по вагонам, прислушивался к разговорам бойцов. И вот в одном вагоне он услышал, как какой-то пехотинец, тоже ехавший из госпиталя, рассказывал, что ранило его под станцией Бор. И если б не танкисты 17-го корпуса, он бы угодил в плен.
– Очнулся я после боя-то, – говорил боец, – сообразил, что лежу в воронке, выбрался из неё. Встать не могу, обе ноги деревянными сделались. Гляжу, наши танкисты гусеницу в танке чинят. И вот уж в машину залезать начали. «Братцы, – кричу им, – заберите меня!» Подхватили они меня, положили на танк. Один со мной остался придерживать, чтоб я, значит, не свалился. Ну и вывезли к своим…
Якин послушал, уяснил, что станция Бор под Воронежем. В Мичуринске эшелон стоял долго. Якин вылез из вагона, пробрался в толпе за вокзал. Побродил там среди лотков торговок. Когда бойцы садились в вагоны, Василий Якин зашёл в уборную. Поезд ушёл.
В кармане у Якина имелась только бумага, в которой говорилось, что он находился на излечении в госпитале номер такой-то. И указан был номер воинской части, в которую он направлен. А где именно эта часть, в документе не было указано. И это даже обрадовало Якина. Он же был очень молодой, горячий, храбрый. Убеждён был, что с ним поступили несправедливо, не направив сразу в его родной корпус. К тому же дорога его была не прочь от фронта, а на фронт. Так что мысль о дезертирстве и не мелькала в его девятнадцатилетней голове.
Сутки он проболтался на станции. Несколько воинских эшелонов прошли к Воронежу. Вагоны были закрыты, на площадках и платформах стояли часовые. Наконец прибыл поезд с бойцами. Постоял минут десять, и Якин вместе с бойцами забрался в вагон. Бойцы высадились вечером на станции Усмань.
Землю уже подморозило, изредка сыпал редкий снежок. Якин тогда ещё не боялся своих. Фронт был близко. В каждой рощице стояли бойцы. Он показывал справку, спрашивал, где часть, указанная в справке. Говорил, что эта часть при 17-м корпусе танковом. Но никто не знал, где 17-й корпус. Везде он высматривал танкистов. Но своих не встречал. Наконец в реденьком лесочке он заметил четыре танка. Один из них никак не заводился, и танкисты толпились возле него.
– Братва, из семнадцатого корпуса? – с бойким видом обратился к ним Якин.
Танкисты посмотрели на него, отрицательно качнули головами. Ничего не ответили. Из танка вылез водитель с хмурым лицом. Стоявшие танкисты пошли к своим машинам.
– Браток, – сказал Якин водителю, – ты из семнадцатого корпуса никого не знаешь?
– Твой семнадцатый давно в Саратове, – сказал водитель. – На пополнении где-то там. Я уже и письмо оттуда получил. – И водитель полез под машину.
Тогда-то и стало Якину впервые жутко. Он почувствовал себя одиноким и чужим среди своих. Но духом не упал и не растерялся. Пошёл обратно к станции. Увидел дорогой разбитые при бомбёжке телеги, около них валялись сапёрные лопатки. «Если боец несёт что-то, то он, значит, при деле, – соображал разведчик Якин. – Значит, он выполняет какое-то задание». Нашёл очень длинный ремень. Это были вожжи. Насобирал лопаток, сделал две вязанки. Перебросил их через плечо и пошагал смелее.
