Знамение времени. Убийство Андрея Ющинского и дело Бейлиса - [42]

- Одного и другого, - продолжает "журналист" {125} Бразуль-Брушковский,- я знал, был с ними знаком и в процессе работы Красовского сплошь и рядом они кое-что мне рассказывали.

Но слушайте далее:

- В сентябре месяце, - показывает Бразуль Брушковский,-я точно не помню, приходит на квартиру ко мне Выгранов и говорит: "Давайте будем вместе работать. Вы знаете, что я работал по этому делу и хочу его раскрыть, я знаю, что вы тоже заинтересованы, чтобы это дело было раскрыто". Я Выгранова знал, как сына домовладельца, - и тут же характеризует его: - Он учился в гимназии, но не окончил. После того, как он ушел из гимназии, он заинтересовался (!) - подумаешь, какие нежные краски! - розысками и поступил к Красовскому, когда последний был начальником сыскного отделения"... Я его (Выгранова) предложение принял,- добавил Бразуль-Брушковский.

- А в чем состояло это его, Выгранова, предложение?

- Работать вместе...

Из дальнейшего повествования Бразуля-Брушковского мы узнаем, что "розысками заведывал также подполковник Иванов".-А Иванов в то время заменял начальника жандармского управления.

- Я был, - говорит далее этот "журналист," - у подполковника Иванова, делился впечатлениями.

Нужно ли говорить, что подобная близость журналиста с агентами розыска и жандармского управления - совершенно не допустима ни при каких обстоятельствах.

Но что дали положительного показания Бразуль-Брушковского для процесса? На мой взгляд, ровно ничего... Делали все сыщики Выгранов; Красовский, частные расследователи Караев, Махалин. А он? Мне кажется, - и если это так, все-таки хоть немножечко легче, - что Бразуль-Брушковский был только вывеской для тех лиц, которые, по своим соображениям и побуждениям, вели все это раскрытие следов преступления в деле убийства Ющинского...

Но если даже признать, что он был только ширмой, что ему платили только за подпись, за фамилию, то и при этих обстоятельствах деятельность этого журналиста должна подлежать самому решительному осуждению...

Демократическая пресса должна всегда стоять на {126} страже истины, на страже правды, на страже гласности, но ни в коем случае деятели нашей печати не могут заниматься делами розыска.

LIII.

Поездка в Харьков.

Чеберякова остается верна своей тактике, она стремится как можно больше запутать народа в это дело, для чего пользуется каждым удобным случаем.

Бразуль-Брушковский хорошо знаком с присяжным поверенным Марголиным. Он увлечен показаниями Чеберяк, верит в их правдивость, совершенно не подозревая того, что всегдашняя тактика подобных "темных" личностей сбить всех следопытов с настоящего следа и направить их по тем направлениям, которые им кажутся сейчас наиболее целесообразными.

В "Киевской Мысли", как выяснилось на суде, над Бразулем подшучивали, скептически относясь к его новой деятельности и в каком бы то ни было содействии отказывали.

Бразуль-Брушковский, оставшись один, без общественного мнения хотя бы той среды, где он работая, без обсуждения его поступков хотя бы со стороны сотрудников газеты, попадает в такую компанию лиц, которая не может внушать и ему доверия. Новые его знакомства таковы, что совершенно нельзя угадать, где и когда кто из них говорит неправду, когда ведется подвох, выслеживание и выслушивание для своих собственных целей. Сыщики всегда остаются сыщиками и их психология всегда определенна: недоверие ко всем, использование всех в своих личных целях.

Бразуль одинок, его волнуют многие обстоятельства дела, он начинает подозревать Чеберякову в неискренности...

Он обращается к присяжному поверенному Марголину и просит его повидаться с Чеберяковой с исключительной целью: можно ли хоть сколько-нибудь доверить этой женщине?

Марголин категорически отказался видеться с Чеберяковой, мотивируя тем, что она повадится к нему ходить, а он не желает поддерживать с ней никаких отношений. {127} Он между прочим заявил Бразулю-Брушковскому, что будет вскоре по своим судебным делам в Харькове.

Так как, по утверждению Бразуля-Брушковского, он предполагал все равно ехать в Харьков с Чеберяк, для того чтобы она могла там повидаться с каким-то арестантом, дабы узнать место убийства Ющинского, то он решил отложить на несколько дней эту поездку, желая одновременно достигнуть двух целей; розыскной по делу Ющинского и свидания с Марголиным для проверки своих впечатлений.

Свидание это состоялось. Марголин вынес крайне отрицательное впечатление от Чеберяковой, как женщины, ведущей свою линию, хитрой, лживой и опасной.

Чеберякова знала, что она делала, когда ехала в Харьков. Ее сопровождал, помимо Бразуль-Брушковского, отставной сыщик Выгранов. Она решительно не доверяла обоим этим ей малоизвестным лицам и взяла с собой, на всякий случай, пузырек с цианистым кали.

- Если стали бы вы меня пытать, я отравилась бы, - заявила она Бразулю-Брушковскому, когда тот случайно, на обратном пути узнал, чем был наполнен один из пузыречков, находившихся в сумочке у этой удивительной, странной женщины...

Но еще более удивительно, почему эта "невинная" женщина, так страдающая по убиенном Андрее Ющинском, почему она предполагала, что ее могут "пытать", чего-то допытываться? Ведь, в самом деле, такая мысль не может прийти в голову так себе, - очевидно, для нее имелись какие-то основания... Что это за основания? Почему сама Чеберякова думала, что именно у нее нужно было допытываться сведений об убийстве Андрея Ющинского? Эти вопросы так и остались не выясненными, на них даже не обратили должного внимания, а ведь в них-то, может быть, и лежит путь к разгадке всей это драмы.