Знакомый незнакомец - [31]

Я стала писать Себастьяну письма, чтобы ему еще и приходилось прятать их от Катрин. Я то признавалась ему в любви, то обвиняла в том, что он непорядочно повел себя со мной, то укоряла его, то восклицала, что не смогу прожить без него, и молила о прощении. Мне казалось тогда, что я пишу самый захватывающий мой роман, сплетая в слова нечто подлинное, настоящие чувства и реальные судьбы…»

— Ты все это знал, — без всякого выражения произнесла Катрин. — Ты видел, что с ней происходит. Почему… — Девушка не успела договорить, отец прервал ее. Голос его был спокоен и исполнен такой внутренней силы и боли, что Катрин невольно вжалась в спинку кресла.

— Да, представь, что она все время рассказывала мне о воплощении в жизнь своих ужасных планов. Поверь мне, дочка, я столько раз пытался образумить ее. Я кричал, удерживал ее от поездок, пытался перехватывать письма… — Голос отца сорвался. Катрин сидела, опустив голову, не в силах произнести ни слова. — Но я любил ее, боялся потерять и не мог противостоять ее энергии. Она умела убеждать. Ноэль постоянно твердила мне, что ненавидит Себастьяна, что никогда не любила его и делает все только для того, чтобы уберечь подругу от опрометчивого намерения связать свою жизнь с таким человеком. И когда она, одержимая своей идеей, так говорила, я начинал ей верить, хотя прекрасно осознавал: то, что она делает, отвратительно, низко и на самом деле она преследует совершенно иные цели.

Ты не представляешь, детка, что тогда творилось с Ноэль. Я думал, что она сойдет с ума. Она не находила себе места, металась, как зверь в клетке, проклиная все на свете, сама раздувая свою обиду до невероятных размеров. Она не могла ни думать, ни говорить ни о чем другом. Она то рыдала, то грозилась какой-то страшной местью. Я пытался успокоить ее как мог, но она была совершенно как помешанная. Я очень боялся тогда за Ноэль, пытался ее успокоить, но все напрасно.

«Декабрь. 1979 год

Кидая камень в водоем, мы никогда не знаем, сколько ила поднимется со дна и как долго будут расходиться круги по поверхности, хотя в принципе представляем, что и то, и другое произойдет. Так и в моей истории я, выстроив ее сюжет, не могла знать всех его разветвлений. Моя переписка с Себастьяном уже начинала представляться мне бесполезной, и я была готова прекратить все свои разрушительные попытки, не то чтобы смирившись с поражением, а скорее начиная временно терять интерес к происходящему.

И в этот момент я получаю письмо от Себастьяна. Письмо, без которого не случилось бы того, что случилось. Я не хочу сказать, что снимаю с себя ответственность за произошедшее, просто все сложилось именно так, и я уже была пешкой в придуманной мною же игре. Я не могла поступить иначе по законам жанра, а это главное, когда тебе чуть за двадцать. Ты должен вписаться в рамки собственного представления о себе. Ты должен вести себя согласно добровольно наложенному на себя шаблону, иначе ты потеряешься, пропадешь в том огромном разнообразии линий поведения, которыми, как параллелями и меридианами, опутан весь земной шар. Мы рисуем свои шаблоны с других или вырезаем их из времени сами, но не вольны перешагнуть их, ибо это означает взросление и полную пугающую, дикую, непредсказуемую ответственность.

Себастьян написал мне следующее:

«Так больше продолжаться не может! Я знаю, что сам виноват в сложившейся ситуации, я дал тебе надежду, я поддерживал наши отношения, в то время как давно любил другую женщину. Она для меня не пустое увлечение, не эффектное сексуальное приключение, и я хочу быть с ней. Я ненавижу сцены, поэтому пишу тебе. Я не хочу больше говорить о нас, нас — нет. Есть ты и есть я, и я люблю другую. Прости, я причиняю тебе боль, но лучше сделать это один раз и навсегда. Надеюсь, ты меня поймешь. Себастьян».

Вот так-то. Конечно, никакой другой реакции от него и ждать-то было нельзя, и это письмо не удивило и не затронуло меня, поскольку не открыло ничего нового. Я ведь не любила Себастьяна, я лечила свое самолюбие. А вот для любящей женщины такое письмо было бы несомненным ударом, ударом еще более подлым из-за того, что мужчина не решился на разговор, а лишь трусливо отправил оправдываться жалкий клочок бумаги.

Любящая женщина… Я перечитала письмо еще раз. А кому оно, собственно, адресовано? Разве Себастьян назвал мое имя? Разве точно такое же письмо не напишет он когда-нибудь и Катрин, раз уж у него есть опыт бумажного расставания? Конечно, это произойдет именно так. Он возьмет этот листок, положит его в конверт и, написав на нем свой собственный адрес, они ведь живут с Катрин вместе, отправит его откуда-нибудь, когда будет в отъезде. Все просто.

Я сама того не заметила, как запечатала письмо в конверт и, тщательно копируя почерк Себастьяна, надписала адрес. Расписание поездок бывшего любовника я знала назубок. Именно в тот день он был в Париже, поэтому я тут же отнесла письмо вниз и опустила в почтовый ящик.

Вот и все. Точка. Я ухожу со сцены. Так бывает, когда главный герой покидает место действия еще до окончания пьесы, чтобы дать второстепенным персонажам тоже насладиться зрительским вниманием. Я больше не играла, я только подавала реплики».