Знакомый незнакомец - [2]

Катрин не дала девушке договорить.

— Послушайте, — возмущенно произнесла она. — Мне сказали в вашей редакции, что пришлют специалиста по творчеству Ноэль Дюран. А в результате приходите вы и задаете мне вопросы, которыми нас с отцом уже много раз донимали желтые газетенки! Почитайте какую-нибудь «Вечернюю сплетню», и получите все нужные вам ответы!

Юная Моник ничуть не смутилась от вспышки гнева своей собеседницы. Отхлебнув остывшего кофе, она стала терпеливо разъяснять Катрин:

— Вы же сами говорите, что все написанное ранее — сплошные сплетни. А мне бы хотелось провести серьезную работу. А кто может знать больше, чем самые близкие люди. Я восхищаюсь «Птицеловом». Это же гениальная книга с двойным, если не с тройным, дном! В ней масса подтекста. И меня очень волнует история его создания. Если бы вы помогли мне, то это мог быть сенсационный материал. Представляете, если история, описанная в романе, подлинная, мы могли бы отыскать ее героев. А дальше… Мы бы организовали интервью с ними, устроили им встречу с актерами, которые играли их в фильме, можно было бы…

— Без меня, пожалуйста! — отрезала Катрин, поднимаясь из-за стола и оставляя мелочь за чай. — Я не буду вам помогать и отказываюсь разговаривать с другими журналистами вашего издания. И не вздумайте обращаться к моему отцу! Я предупрежу его сегодня же, чтобы он не принимал никаких предложений от вашего журнала. Когда же нас, в конце концов, оставят в покое?! Почему никто не интересовался этим так называемым «периодом молчания», пока мать была жива? Она, и только она, имела право говорить что-то об этом. Но тогда никто не решался спрашивать, не так ли? К тому же вам, Моник, как знатоку творчества Ноэль Дюран, наверняка известно, что в описанный в романе период они с отцом еще не были женаты, а меня и вовсе не было на свете!

Моник смотрела на стоящую перед ней Катрин совершенно спокойно:

— Я все прекрасно знаю, но в каждой семье есть свои истории. Быть может, родители говорили что-то при вас…

— Нет, — еще раз сказала Катрин и, взяв свою сумочку, вышла из кафе, оставив Моник допивать холодный кофе.

Глава 2

Катрин быстро шла по набережной Сены. Морось мелкого дождя окутывала Париж, скрывая шпили церквей, делая невидимыми старинные дома на противоположном берегу Сены. Подставляя лицо влажному дыханию ранней весны, Катрин пыталась избавиться от отвратительного ощущения, которое охватило ее во время разговора с журналисткой. Ей казалось, что равнодушно-любопытный взгляд Моник проникает в самые сокровенные уголки ее памяти, туда, куда она и сама подчас боялась заглядывать.

После смерти матери, когда первая боль от ее потери немного притупилась, Катрин воздвигла в своем сознании глухую стену, скрывающую все воспоминания о матери, запрещая себе думать о ней, анализировать былые чувства. Она стала гораздо спокойнее, чем вначале, относиться ко все более редким заметкам и передачам о Ноэль Дюран, начиная воспринимать возникшую сразу же после ее смерти шумиху в прессе как не относящуюся к ее семье, не касающуюся родного ей человека.

И вот теперь, когда скрытые воспоминания, прорывающиеся последнее время лишь редкими тяжелыми сновидениями, вновь нахлынули на Катрин, она поняла, как иллюзорно было ее спокойствие, насколько обманчиво было ощущение того, что прошлое похоронено навсегда.

Катрин остановилась, чувствуя, как холодные капли дождя смешиваются на ее щеках со слезами детских обид и досады. Она прислонилась к скользкому от влаги парапету, рассеянно вглядываясь в серые призраки зданий, не обращая внимания на толкавших ее прохожих. Мысленно Катрин унеслась далеко.

Ноэль Дюран была хорошей матерью, в том смысле, который вкладывают в это слово в обществе. Она исполняла все обязанности, накладываемые на женщину материнством. Проводила бессонные ночи рядом с маленькой дочкой, когда та болела, гуляла с ней в парках летними вечерами, выдумывая для девочки забавные игры, устраивала детские праздники с традиционными тортами под яркими облаками воздушных шаров. Она дарила дочери дорогие подарки, устраивала каникулы на тропических островах, журила за плохие отметки и хвалила за успехи.

И тем не менее с самого раннего детства маленькая Катрин чувствовала если не фальшь, то некоторую отстраненность равнодушного наблюдателя в том, как мать относилась к ней. Будучи совсем ребенком, Катрин не могла сформулировать для себя эти ощущения, но инстинктивно тянулась к отцу, лишь ему доверяя свои детские тайны. Уже позже, в школе, взаимоотношения в семьях ее подруг не раз заставляли Катрин задуматься: а любит ли ее Ноэль или только усердно играет роль примерной матери? Когда Катрин была подростком, эти сомнения не раз толкали ее на странные, подчас сумасбродные поступки, которые могли вывести Ноэль из себя, заставить показать свои истинные чувства. Но в этих случаях, как правило, отец вставал между дочерью и женой, сглаживая любой конфликт. Катрин все чаще начинало казаться, что из любой ее выходки Ноэль всего лишь взяла бы фабулу для написания очередного рассказа или эссе.

Постепенно она перестала пытаться понять свою мать, отвечая ей тем же отстраненным вежливым вниманием. Когда Ноэль умерла, Катрин только-только исполнилось двадцать. И первым чувством, которое тогда поднялось в ней, была дикая, иррациональная обида на мать за то, что та бросила дочь, так и не попытавшись узнать ее истинных чувств, так и не став ей по-настоящему родной. Последние слова Ноэль, обращенные к Катрин, лишь подхлестывали эти настроения. Если Ноэль видела, как страдает Катрин, пытаясь заслужить ее любовь и внимание, то как могла уйти, так и не дав дочери шанса сделать это. Одновременно юную Катрин захлестнул стыд за то, что ее боль была так эгоистична. Тогда-то и попыталась она воздвигнуть стену между прошлой жизнью и настоящим, отказываясь говорить о Ноэль с кем бы то ни было, даже с отцом.