Знакомьтесь: Жюль Верн! - [8]

Смерть этой женщины в середине 80-х годов была для Жюля Верна невозместимой утратой, как и смерть Этцеля, последовавшая в 886 году. Почти одновременно, в этом же роковом году, писатель был тяжело ранен психически больным племянником, который покушался на его жизнь пытался привлечь внимание к романисту, по его мнению, недостаточно оцененному. Все обстоятельства этой семейной драмы подробно излагаются Жаном Жюль-Верном с привлечением неопубликованных документов. Застрявшая в берцовой кости револьверная пуля лишила Жюля Верна подвижности. С тех пор он поневоле становится «амьенским затворником».

Жан Жюль-Верн не скрывает и того, что наибольшие огорчения причинял писателю его единственный сын, чья биография до сих пор оставалась «закрытой». Человек способный и умным, но крайне неуравновешенный и разнузданный, Мишель Верн был типичным представителем «золотой молодежи» — вел беспутную жизнь, попадал в неприятные истории, делал бессчетные долги и т. д. Скандальные похождения Мишеля стоили Жюлю Верну не только больших денег, но и омрачали его существование. И даже позже, когда Мишель несколько остепенился, его коммерческие аферы, почти ежегодно приводившие к банкротству, поглощали у писателя значительную часть гонораров, и, может быть, отчасти поэтому в преклонные годы, почти ослепший, измученный болезнями, он не снижал творческой продуктивности.

Чем старше становился Мишель, тем больше тянулся Жюль Верн к своему сыну и его семье и тем сильней разгорались зависть и злоба дочерей Онорины. В конце концов этот мнимоблагополучный буржуазный дом превратился, но выражению Жана Жюль-Верна, подразумевающего роман Мориака, в «клубок змей».

8

В такой обстановке он жил и работал последние два десятилетия. Тоска и одиночество толкали Жюля Верна к еще более интенсивной работе, превратившейся в маниакальную страсть. В результате накопилось столько готовых рукописей, что Этцель-младший, выпускавший ежегодно по два новых тома «Необыкновенных путешествий», не мог угнаться за производительностью своего автора. Многие из поздних романов, как и предвидел писатель, стали его посмертными книгами.

Возможно, Жан Жюль-Верн несколько преувеличивает духовную близость между Жюлем Верном и его сыном, причинявшим ему столько горя. Но как бы то ни было, Мишель был для него в последние годы едва ли не единственным желанным собеседником, и именно ему он завещал свои рукописи.

Давний спор исследователей о том, кто редактировал и доводил до печати неопубликованные произведения, особенно оставшийся лишь в набросках роман «Научное путешествие» («Необыкновенные приключения экспедиции Барсака»), Жан Жюль-Верн безоговорочно решает в пользу своего отца, отметая предположения, что этим лицом мог быть и Паскаль Груссе либо какой-нибудь другой опытный литератор.

Между тем недавно установлено, что Паскаль Груссе (1845—1909), видный публицист и политический деятель, участник Парижской коммуны, сосланный в Новую Каледонию, сумевший оттуда бежать и вернувшийся в Парил; по амнистии, сыграл в творческой жизни Жюля Верна куда большую роль, чем можно было предполагать на основании совместно написанного ими романа «Найденыш с погибшей ,,Цинтии"». Последовательница из Гренобля Симона Вьерн, читая в архиве Этцеля письма Жюля Верна, сделала удивительное открытие, значение которого явно преуменьшает внук писателя. Оказалось, что Паскаль Груссе, вскоре получивший известность как автор приключенческих и фантастических романов для юношества, подписанных псевдонимом Андре Лори, был фактическим соавтором еще двух романов — «Пятьсот миллионов бегумы» и «Южная звезда», первоначальные рукописи некоторых не удовлетворили Этцеля и были переданы на переработку Жюлю Верну. Открытие Симоны Вьерн, внесшее коррективы в творческую биографию автора «Необыкновенных путешествий», позволяет теперь воздать должное и Паскалю Груссе, о котором в пору расцвета его политической деятельности с уважением отзывались Маркс и Энгельс.

Нужно заметить, что Жан Жюль-Верн, благоговея перед памятью деда, иногда бывает не вполне объективен. Это сказывается, в частности, в его стремлении, вопреки бесспорным выводам Симоны Вьерн, всячески умалить долю участия Грусее-Лорп в работе над романом «Пятьсот миллионов бегумы», произведением, направленным против реакционного пруссачества и во многом оказавшимся провидческих. Л в случае с «Южной звездой» негласное соавторство Андре Лори лишь бегло упоминается, хотя сохранившиеся письма дают возможность сделать более объективные выводы. Семейные пристрастия нельзя не почувствовать и в пренебрежительной вкусовой сценке «Найденыша с погибшей „Цинтии"», романа, далеко не худшего в серии.

Не стоит дискутировать по частным вопросам. И все же нельзя обойти молчанием пасторальной картины дружеских отношений Жюля Верна с юным Аристидом Брианом, будущим премьер-министром Франции. В интерпретации автора этот биографический эпизод разрастается до некоего символа. Молодой человек «разделял идеи «своего наставника», который оказывал ему поддержку на избранном пути. Таким образом, в его сознании, вероятно, слились воедино мечты людей поколения сорок восьмого года и Третьей республики; впрочем, он-то и стал одним из самых прославленных ее представителей». Но ведь Бриана никак не отнесешь к светочам социального прогресса! Такого рода «преемственность», если бы она соответствовала действительности, отнюдь не свидетельствовала бы в пользу писателя.