Знаки перемен (сборник) - [2]

Как душно! Не продохнуть. А ведь вечер уже.

Так и осталась сидеть. С лезвием в пальцах.

– Рыба!

Звонко щелкнула костяшка домино о линолеум стола.

Над белым запястьем последним лучом солнца сверкнуло лезвие.

Когда стемнело, мамаши увели детишек домой. Усталых, но довольных проведенным в песочнице временем. Хотя, конечно, уходить никогда не хочется. Всегда кажется рано… Уходить всегда рано…

Тени потускнели, исчезли в сумраке.

Двухлитровая бутылка осталась стоять на песке.

Она быстро поняла, что на свете существует ее копия. Точная. Вплоть до родинки за правым ухом. И не отражение в зеркале. Отражение она любила – оно делало все, что она хотела. В точности. А сестра – Людка-селедка – повторяла все за ней бездарно. Повторюшка – дядя-хрюшка. Так она ее всегда дразнила. Все игры выдумывала всегда она, Лида. Еще в детстве она услышала, что ее полное имя – Лидия. Оно показалось ей созвучным с «лебедем». Целая их стая была нарисована в тонкой книжечке «Гуси-лебеди». Они казались ей очень красивыми. Себя она представляла летящей вместе с ними. А еще она придумала, чтобы ее звали Ли. И строго приказала Людке придерживаться этого.

Она верховодила всегда и во всем. Когда родителей не было дома. Людка-селедка всегда была у нее в прислугах. Ей самой нравилось, когда Лида приказывала принести ей что-нибудь или сделать ей прическу. И такая она была выдумщица – ей самой никогда не додуматься. Например, Ли придумала разбросать по полу диванные подушки, валики – как острова. И так, по ним, путешествовать по дому. С условием, что нельзя касаться пола. Как весело было прыгать с дивана на кресло, с кресла – на подушку. Оттуда один прыжок на дверь, уцепиться за ручку и – дверь уже стремительно мчит тебя к другой подушке… Когда же приходили родители и спрашивали, кто это сделал, Ли гордо отвечала: «Я!». Родители ее почему-то не ругали, как наказали бы Людмилу. Они смеялись. И чуть ли не готовы были играть вместе с детьми. Вот это да!

Ли с детства любила, обожала свое отражение. Она уже в шесть лет могла час простоять, разглядывая плавный изгиб своего носика и широкий разрез глаз, опушенных негустыми, но длинными ресницами. Однажды она ехала в автобусе с мамой и сестрой. Людка-селедка смотрела в окно. А Ли – на людей. Они казались ей куда интереснее любого пейзажа. Напротив, лицом к ним, села молодая женщина. Ли словно в сердце кольнуло: женщина была красива. Вдруг подумала совсем не по-детски: «Ерунда! Я буду еще лучше, когда вырасту. Я и сейчас лапочка. Все говорят». И Ли попыталась восстановить в памяти свои черты и сравнить их со взрослой незнакомкой.

Иногда к ним приезжала тетушка из Москвы. Когда волею командования их семья ютилась где-нибудь неподалеку. Ли всегда считала ее очень занудной. Людка же радовалась пряникам, невиданному торту «Птичье молоко» и конфетам, которые та привозила. Тетка всегда одинаково их целовала и восклицала всегда одно и тоже:

– Как выросли. И до чего похожи!

Вот за это Ли ее и не любила.

А дурочка Людка-селедка так и расплывалась при этих словах. А ведь слышала их – тысячу раз!

Отец дарил им одинаковые игрушки. Чтоб не обидно. Ли всегда отдавала свою игрушку сестре. Не нужно ей одинакового! Пусть лучше ничего не будет! Людка радовалась дубликатам пупсиков, колясок, заводных обезьянок…

Отец удивлялся: одна дочь всегда довольна, другой – никогда не угодить… Близняшки – а какие разные.

Ли ненавидела свою одежду. Даже колготки мама умудрялась брать одинаковые! Что только маленькая Ли не выдумывала, чтобы отличаться от сестры. То резинку какую-нибудь себе для волос изобретет, то воротничок у мамы из гардероба стащит… А однажды она выкрасила желтой масляной краской свои новые туфельки и обрезала пополам платье, превратив его в «юбку».

Чьи чужие руки теперь держат ту старую фотографию, на которой девочки стоят по обе стороны от мамы после праздника 1 Мая в каком-то шахтерском городке с военным гарнизоном? Сестры в одинаковых костюмах украинских крестьянок с пестрыми лентами в волосах и со стеклярусными елочными бусами вместо настоящих… Ли смотрит чуть исподлобья. Людка улыбается во весь редкозубый детский рот.

Еще сестры играли в принцесс. Только принцессой всегда была Ли. А Людка – ее служанкой. Из старой марли соорудили шлейф для Ли. Людка торжественно несла его сзади. Короной ей служили мамины бусы. Удивительно: в старой марле Ли была такой хорошенькой… Пыльный пожелтевший кусок материи ее не портил. Потому что ступала она, как настоящая принцесса!

Людка, в свободное от обязанностей служанки время, нянча своих одинаковых пупсиков, представляла себе, что у нее родились двойняшки… А иногда, втихаря от сестры, надевала ее марлю и бусы. Но, хотя лица их были неотличимы, странно – ей наряд совсем не шел…

Уже в детстве Ли, бывало, доходила до такого раздражения на сестру, что пряталась где-нибудь в доме. Ее сердила не просто тупость Людки или ласковый нрав ее. Нет. Бесил сам факт существования точной копии. И то, что копия эта так недотягивает до нее самое… Чтобы скрыться, выбирала такие места, – никто найти не мог. Сидя в каком-нибудь чулане или шкафу, реально представляла себе, что бы она сделала с Людкой. То сестра падала у нее с лестницы и разбивала лицо до неузнаваемости, а потом Ли ходила к ней в больницу навещать. То Людка смертельно заболевала скарлатиной, и Ли оставалась единственным ребенком в семье… Вариантов ее мечтаний было не счесть, благо что-что, а фантазии у Ли не отнять.