Знак Вишну - [26]

Светлое пятно, освещавшее плечи и голову Грюнбаха, вдруг померкло, словно у подводного фонаря враз сели батареи. По тому, как заломило в затылке, Еремеев понял, что фонарь ни при чем, это темнеет у него в глазах. Кислородная смесь из дыхательного мешка всасывалась с трудом, легкие надрывались, голодная кровь бешено стучала в висках. Оресту даже показалось, что под маской выступила холодная испарина.

«Загубник! — мелькнула тающая мысль. — Отпусти загубник!..»

Челюсти, сведенные то ли холодом, то ли страхом, сдавили загубник так, что кислород едва цедился. Орест разжал зубы, и словно живительный эликсир хлынул в легкие. Спина Грюнбаха быстро приближалась. «Вервольф» неожиданно обернулся и резко потыкал большим пальцем вверх — «всплывай!». Не дожидаясь ответного сигнала «понял», Грюнбах взмахнул ластами и круто пошел к сводам тоннеля. Орест на всякий случай выставил ладони, опасаясь удара о бетон, но руки вдруг выскочили из воды и оказались в воздухе. Еремеев с радостью стянул маску. Сквозь резину гидрошлема глухо пробивался голос Грюнбаха.

— Сделаем передышку… Здесь воздушная подушка. Дальше уже такого не будет.

Он направил фонарный луч в лицо напарника. Орест сощурился. Грюнбах прикрыл свет ладонью.

— Послушай, парень, — неуверенно начал он. — У меня к тебе разговор… Ты ведь хочешь жить и дышать нормальным воздухом, а не этой дрянью?! Я тоже хочу много воздуха… Много… Я видел тебя в подвале ратуши в форме русского офицера. Ты разбирал с помощниками архив магистрата… Я бы мог швырнуть в подвал гранату, и дело с концом. Но я… не хотел убивать. Я только открыл воду… Кажется, вы все выбрались… Я не убил ни одного русского! Я был здесь инструктором по подводному снаряжению… Я не стрелял и не взрывал… Скажи мне, меня не казнят? Я хочу жить и дышать… Мы можем выйти на поверхность через штольню… Она рядом, метров через сто… Ты подтвердишь им, что я никого не убивал? Ты гарантируешь мне жизнь?!

Грюнбах уже не спрашивал, он молил взглядом.

Орест покусывал немеющие губы. Открыться? Что, если провокация? Если испытывает? Немец отстегнул от пояса сумку с миной. Он осторожно выпустил из пальцев ремень, и сумка ушла на дно тоннеля. Туда же он отправил и тяжелый водолазный нож, окованный медью.

— Я знаю Вишну. Он коварен, как тысяча дьяволов. Мина взорвалась, едва бы я дотронулся до часового механизма… Именно так он отправил к праотцам Хаске. Я сразу понял, что он повел двойную игру, когда признал в тебе этого… Как его? Лозовски… Ты такой же Лозовски, как я гросс-адмирал Дениц. Не так ли?

— Так! — отшвырнул болт Еремеев. — Я обещаю сделать все, чтобы тебе оставили жизнь. Слово офицера!

Грюнбах сделал несколько глубоких вздохов. «Подушка» была слишком мала, чтобы вдоволь насытить легкие двух человек.

— Значит, так, — не стал терять времени Грюнбах. — Штольня охраняется вашими людьми. Ты должен вынырнуть первым и крикнуть что-нибудь на русском…

Орест кивнул и взял в рот загубник. Нырнули. Пошли вдоль ребристых тюбингов.

Через несколько минут ведущий обернулся и направил луч фонаря вверх. Еремеев взбил воду ластами. Он стрелой вылетел на поверхность.

— Не стреляйте! — крикнул лейтенант. — Свои!

И закашлялся, поперхнувшись водой.

В штольню ударили четыре линзовых прожектора.

Крах

Теперь, когда во всем подземелье он остался один, на фон Герна напал никогда не веданный раньше страх темноты. Та самая темнота, которая полгода надежно скрывала его от чужих глаз, в которой он почти растворялся, обретая в ней нечто большее, чем душевный покой, пружинила теперь нервы, заставляя то и дело замирать, озираться, прислушиваться.

Он пробрался в «цитадель», открыл сейф, сжег шифроблокноты, схемы подземных коммуникаций и планы альтхафенских катакомб. Из бумаг он оставил себе только два паспорта — один на мужское, другой на женское имя. Он прихватил также две русские каски, русский же автомат и остатки шоколадных запасов.

У лаза в дюкер, ведущий под русло реки к мосту Трех Русалок, корветенкапитан замешкался. К страху темноты прибавилась и боязнь тесного пространства. Последним усилием слабеющей воли Ульрих заставил себя влезть в просвет между трубой газопровода и стенкой обшивки. Он полз, с трудом протискивая крупное тело в узкой щели. Знакомый путь — обычно он преодолевал его за четверть часа — показался на этот раз бесконечным. Мешали каски и автомат. Не хватало воздуху. Фон Герн помнил правило, выведенное инструктором полка «Бранденбург» штандартенфюрером Тагером: не надо осторожничать в конце игры. Уж если ты игрок и бросил на карту жизнь, не пытайся взять ставку обратно. Фортуна не прощает трусости. Тагер сам доказал это правило. Некогда отчаяннейший диверсант, герой Крита, взрывавший на греческих островах береговые батареи англичан, он отошел в конце войны от дел, стал избегать любого риска, обзавелся виллой на Мекленбургских озерах и погиб в сорок четвертом по идиотской причине: проглотил ложку джема вместе с увязшей осой. Оса ужалила его в гортань, гортань вспухла, и герой Крита скончался от удушья.

Дюкер становился все теснее и теснее. Уж не просела ли кладка?! Не хватало застрять и задохнуться в этой трубе. Конец, вполне достойный для «вервольфа», возмечтавшего о тихой гавани.