Знак огня. Сага сумеречных долин - [29]

Так же тихо, как вошла, незнакомая девушка покинула комнату. Чуть скрипнув, закрылась за ней дверь. Гордон продолжал лежать неподвижно, решив воспользоваться тем, что предоставила в его распоряжение сложившаяся ситуация. И раз уж в течение ближайших трех — трех с половиной часов предпринять что-либо было нельзя, то оставалось хотя бы выспаться и набраться сил. Долгие годы напряженной, изматывающей жизни приучили Гордона использовать любую возможность поесть и поспать, что никогда не бывает лишним. Другому человеку едва ли удалось бы даже вздремнуть в таком нервном состоянии, но Гордон уже давно привык играть со смертью в игру, ставкой в которой была его собственная жизнь. Вот и сейчас весь его маскарад висел на волоске, его судьба, как и судьба его друзей, зависела от весьма сомнительной возможности бежать с плато под покровом ночи, никакого конкретного плана бегства из города и спуска с обрыва у него не было — и тем не менее он уснул. Уснул так крепко и спокойно, словно остановился на ночлег в доме верного друга в тишине и безопасности своей родной страны.

Глава пятая МАСКА СОРВАНА

Как и большинство людей, ведущих своего рода «волчий» образ жизни, Гордон мог уснуть, когда это было нужно, в любой обстановке и в любое время. При этом будильник его внутренних, подсознательных часов тоже никогда его не подводил. Впрочем, на этот раз он Гордону не понадобился — американцу пришлось проснуться несколько раньше предварительно намеченного им времени. Стоило дверям лишь чуть скрипнуть, как Гордон мгновенно вскочил с дивана, готовый ко всему. На этот раз его покой потревожил вошедший Муса, как всегда вежливо и учтиво поприветствовавший его.

— Шейх Аль-Джебаля желает видеть вас, сагиб, — объявил слуга. — Господин Багила вернулся в Шализар.

Итак, некто таинственный, по прозвищу Пантера, вернулся в город раньше, чем ожидал шейх. Не зная, чего именно ему ждать от этой встречи, Гордон внутренне готовился ко всему. Выходя вслед за Мусой из комнаты, он обратил внимание на то, что портьера на противоположной от двери стене по-прежнему чуть топорщилась — стражник все еще находился там, на своем посту.

Муса повел американца не в тот зал, где его впервые принимал шейх, а — по длинному, извилистому коридору — к незнакомой раззолоченной двери, вход в которую преграждал воинственно выглядевший рослый часовой-араб. По знаку Мусы стражник распахнул дверь и позволил персу и его спутнику пройти в скрытое за ней помещение. Шагнув за порог, Гордон от неожиданности замер на месте.

Он оказался в довольно просторном зале без окон, но с несколькими дверями. Прямо напротив той, через которую вошел американец, на бархатном диване раскинулся шейх Аль-Джебаля. За его спиной, по обыкновению, замерли два чернокожих суданца с серебристыми алебардами, а кроме того, вокруг дивана плотным полукольцом столпилась дюжина вооруженных людей самых разных национальностей: курды, друзы, арабы и даже один представитель племени орадж — весь покрытый шрамами громила, знакомый Гордону под именем Урук-хан, возглавлявший некогда жестокую банду убийц и грабителей.

Но всех этих людей, включая и грозного Урук-хана, Гордон едва удостоил краткого взгляда. Все его внимание оказалось приковано к еще одному присутствующему в зале. Этот человек, шагнув вперед, оказался между американцем и диваном шейха. Судя по кривым ногам, ему пришлось немалую часть жизни провести в седле, что, однако, не лишало его фигуру внушительности и даже некоторой эффектности. Высокий, худощавый, этот человек был даже по-своему, как-то зловеще красив. Одна его рука ласково поглаживала рукоять большого автоматического пистолета, свисавшего с пояса, другая механически подкручивала длинный черный ус. Гордон понял, что проиграл свою партию, ибо этот долговязый усатый кавалерист был не кем иным, как Иваном Конашевским, казаком, слишком хорошо знавшим Аль-Борака, чтобы можно было обвести его вокруг пальца, как это удалось сделать с шейхом, наплетя ему всяких небылиц.

— Вот этот человек, — сказал Отман. — И он хочет вступить в наше братство.

Человек по имени Багила презрительно улыбнулся:

— Он притворяется, шейх. Он актер, умело играющий выбранную роль. Нет, убей меня, я не поверю, чтобы Аль-Борак оказался предателем. Не тот он человек. А здесь он мог оказаться только в одном качестве — как шпион, засланный англичанами.

От взглядов, нацеленных на Гордона, немедленно повеяло холодом и ненавистью. Да, этим людям достаточно было одного слова Багилы, чтобы поверить ему и составить мнение о том, что он говорит.

Гордон вдруг от души рассмеялся, чем явно привел в замешательство всех присутствующих. Не понял причину этой веселости и Иван Конашевский. Он достаточно хорошо знал американца, чтобы отделить ложь от истины в его словах и даже абсолютно точно определить истинную цель его появления в тайном городе, но даже он не знал его настолько хорошо, чтобы понять этот смех и новый, мрачный блеск, появившийся в глазах Аль-Борака.

В смехе Гордона не было ни самоиронии, ни цинизма, вызванного признанием своего поражения. Нет, под непроницаемой личиной Аль-Борака скрывалась душа дикого, яростного воина. Долгие годы жизни разведчика приучили его к справедливости древней мудрости: вступать в бой только тогда когда не осталось никаких средств избежать его. Но теперь игра была проиграна, и уже ничто не сдерживало рвущегося в бой воина! Маски были сброшены. Продумав все, что было возможно, Гордон не смог-таки перехитрить судьбу и учесть все-все вероятные и невероятные встречи в этом таинственном городе. Отступать теперь было некуда. Ему оставалось только одно — принять этот бой, последний бой в жизни. И в этом бою у Гордона было одно преимущество — ему уже нечего было терять, он мог не задумываться о последствиях этой стычки, мог не строить стратегических планов. Для него все должно было решиться в ближайшие мгновения — в этом самом бою. И смех, так удививший его противников, вырвался из каких-то первобытных, диких уголков души цивилизованного американца. Даже вспыхнувший в его глазах зловещий огонь не насторожил противника — все были слишком удивлены этой вспышкой необъяснимого веселья.