Знак обнаженного меча - [34]

— Ох уж мне эта мутотень! — воскликнул он. — У тебя-то хоть вид ничего — получше, чем кой у кого из этих гребаных молокососов. Будь у меня время, я бы уж бляшки-то свои начистил — только у них тут не зажируешь.

Выравнивая Рейнарду плечевые ремни, он доверительно спросил вполголоса:

— Пойдешь, значит, к ротному командиру?

Рейнард кивнул.

— Он парень неплохой, — заметил Спайк. — Обойдется с тобой нормально. Только запомни, кореш, — ерунды ему не болтай.

Когда построение закончилось, Рейнард подошел к дневальному сержанту, собираясь просить о беседе с ротным командиром. Смутное и неприятное воспоминание о ночном сне преследовало его, как противный запах: ощущение, что за ним неотступно гонится по бесконечным коридорам какой-то неведомый противник, с которым ему в конце концов придется вступить в поединок — раздетым, в центре огромной арены, под аккомпанемент нескончаемого диалога между двумя фигурами жрецов в пышном облачении из древней Мексики.

15. Знак обнаженного меча

Дневальный сержант оказался кадровым военным с выслугой лет двадцать с гаком — толстяк средних лет в очках без оправы, с близко посаженными глазами и тонкогубым, довольно жестоким ртом.

— С ротным командиром? Сегодня с ним поговорить не выйдет: он в штаб района уехал. Завтра с утра заходи, если хочешь… только мой тебе совет — бросал бы ты это дело. У ротного командира и так забот полон рот — некогда ему твое нытье слушать, понял?.. Ну ладно — а сейчас дуй давай в медкабинет на осмотр. И на уколы ты ведь еще не ходил, так? — Близоруко вглядываясь в именной список, он сделал пометку напротив фамилии Рейнарда. — Тебе за утро надо обернуться, — сказал он и загадочно добавил:

— А то если полковой тебя без змеи увидит, считай, ты влип.

У медкабинета уже собиралась очередь. Притиснутый к соседям, Рейнард впервые до отвращения ясно осознал неизбежность грубой близости с сослуживцами, на которую «запись» его обрекла. Он был болезненно чувствителен к физическим контактам, и сейчас им овладело глубокое отвращение к человеческому телу. Рубцы от прыщей, гнойный фурункул, грязная полоса на шее — все эти физиологические подробности, казалось ему, разрослись вдруг до непристойной фантасмагории убожества. У ближайшего соседа — к обнаженной плоти которого было невольно притиснуто его тело — воняло изо рта; вдобавок, конечности и торс у того обросли ненормальным количеством блестящего черного волоса, в котором Рейнарду почудились (хотя, возможно, он и ошибся) гниды pediculus corporis.[13]

Он пассивно ждал, храня молчание, но при этом напряженно вслушиваясь в доносившиеся до него бессвязные разговоры других — старый неизменный армейский треп, до боли знакомый по прошлому опыту:

— Скорей бы уж получка.

— Житуха что надо, коли ты не слабак.

— «Здравствуй, мама, эта армия для ублюдков».

— «Здравствуй, сынок, ты и сам такой».

— Скорей бы Рождество — орехов хоть наедимся.

Постепенно очередь начала двигаться; наконец дошел черед и до Рейнарда. Суматошный офицер-медик простучал и выслушал его, сделал анализ мочи на белок и проверил лобковые волосы на вшивость.

— О'кей, годен к строевой, — отрезал он, закончив осмотр. Рейнард хотел было сказать, что его прежде уже комиссовали из армии, — однако понимал, что случай для этого неподходящий: офицер был задерган и переутомлен и, кроме того, только что признал его годным к строевой службе. Бесполезно было бы сейчас требовать к себе особого внимания; быть может, позже ему представится случай добиться осмотра у специалиста. А пока что лучше подождать беседы с ротным командиром.

Выйдя после медосмотра, Рейнард обнаружил, что очередь перестраивается на «уколы». Никто, похоже, не знал, что это конкретно за профилактика: может быть, стандартная прививка от тифа для отправляемых за море или противостолбнячный антитоксин. Однако, приблизившись к голове очереди, Рейнард с изумлением обнаружил, что на столе, у которого должны были делать так называемые уколы, разложен инструментарий татуировщика. Еще он заметил, что каждый, отходя от стола, под благожелательные ухмылки и восклицания товарищей выставлял на обозрение левое предплечье, где нестираемо и с профессиональным умением был запечатлен знак обнаженного меча, спирально обвитого змеей.

Ощущая легкую дурноту, но помня о своем решении не протестовать, Рейнард подвергся той же операции. Она была произведена санитаром, владевшим, похоже, искусством татуировщика.

— Лучше ведь, чем именные знаки, как раньше, а, приятель? Теперь тебе дезертировать потруднее будет… Ладно, приятель, — это не больно: просто укольчик — и еще раз…

Процесс был долгим и болезненным; под конец Рейнард почувствовал слабость и дурноту и охотно принял приглашение Спайка сходить в столовую, чтобы «выпить чайку и чего-нибудь перекусить».

— Ну что, заработал себе метку? — хохотнул Спайк, разглядывая клеймо на предплечье Рейнарда. Он доверительно к нему наклонился:

— Приказ видел? Я вот только что копию видел, в канцелярии… Завтра интенсивные учения начинают… Стало быть, такого нам жару зададут — потерпи только до утра, друган. Вот уж новичкам этим долбаным придется попотеть — долбаные они и есть. Но мы-то, кореш, с тобой что надо, а? Мы-то сдюжим.