Знак обнаженного меча - [15]
— Слушай сюда, ребята, — начал он. — У меня поручение от командира огласить вам объявление: «Весь личный состав, прошедший шестинедельное обучение к 16-му ноября» — это будущий понедельник — «будет считаться годным к зачислению 1-го декабря на срочную или сверхсрочную военную службу на контрактной основе. Годный личный состав, желающий воспользоваться этой возможностью, должен явиться в этот день, до 16:30, на призывной пункт, отдел Х.19. При себе иметь удостоверение личности, продовольственные и промтоварные карточки и бритвенный комплект».
Выступающий сделал паузу — раздались аплодисменты и одобрительные выкрики.
— В общем так, — добавил он, — это, ребята, относится ко всем — так что теперь вы в курсе. Объявление я сейчас зачитаю еще раз, чтобы вы всё запомнили как следует.
Он повторил объявление медленно, как на диктовке; последовали новые выкрики, свистки и очередной залп аплодисментов.
— Вот что, парни, — завершил свою речь выступающий. — Запомните, на сверхсрочку вас никто не гонит — передумать еще не поздно. (Здесь его прервал взрыв хохота.) Но если хотите послушать моего совета, — продолжил он, — то идти на попятный не стоит. Жизнь тут высший класс, и работенка у вас тоже будет по высшему классу; и не забудьте еще вот что: если запишетесь сейчас, получите отличный шанс продвинуться по службе. Так что первого декабря милости просим — карточки только не забудьте.
Снова раздался взрыв смеха, и с окончанием речи собрание стало расходиться: все спешно начали переодеваться, тут же назначенная рабочая команда убрала чайную посуду, гимнастические снаряды привели в порядок и под конец лампы «Тилли»[9] были погашены и огонь в печке залит остатками чая. Все исчезли на удивление быстро, и вскоре Рейнард уже ехал обратно в Прайорсхолт в машине Роя.
Большую часть дороги Рейнард молчал. Он, вместе с остальными, был признан годным к зачислению на сверхсрочку — через три с небольшим недели. Объявление застало его врасплох: он смутно предполагал, что период обучения продлится еще несколько месяцев или, может, бесконечно и не был готов к необходимости принять решение столь поспешно. Да, никакого принуждения не было — и все же он чувствовал, что безо всяких устных обещаний уже согласился пойти по контракту. Еще с того первого вечера у Римского Лагеря — или, коли уж на то пошло, с самой первой их встречи с Роем — он инстинктивно это понимал, но до сих пор ухитрялся, за счет некой замысловатой умственной двуличности, не отдавать себе полного отчета в своем обязательстве. Было бы довольно легко уклониться от явки в пункт первого декабря — однако он знал, что в этом случае уже никогда не сможет посмотреть Рою в глаза. Ему будет стыдно всякий раз, когда его друг станет заходить в банк, дальнейшие их отношения сделаются невозможными — и вскоре он опять вернется к прежней нездоровой жизни, и «ощущение распада», выжидающее своего часа, снова его одолеет. Нет, ему придется довести дело до конца прямо сейчас; как сказал выступавший, «идти на попятный» нельзя.
— Ну что, — сказал Рой, словно Рейнард размышлял вслух, — решился ты или как?
Рейнард, обернувшись, в смятении бросил на него взгляд. Они подъезжали к деревне; через несколько минут Рой уедет, и он останется наедине со своей проблемой. Перспектива принятия решения в одиночку, без ободряющего присутствия друга, вдруг показалась ему невыносимой. Он должен решиться прямо сейчас, раз и навсегда, пока Рой рядом, прежде чем машина остановится. Но он продолжал молчать, ощущая царящую в голове пустоту и кляня себя за врожденную нерешительность.
— Ну что? — спокойно повторил сидящий рядом Рой. — Будешь с нами?
Вдруг у Рейнарда будто упала с сознания пелена: ему внезапно открылась череда нечестных маневров, ложные предположения и все, что он, не сумев постигнуть, принял на веру в последние несколько недель. В единственный миг прозрения до него дошло, как пугающе мало знает он о «плане» Роя и обо всех этих загадочных делах; он с болезненным смущением осознал, что, стыдясь собственного невежества, убедил себя в мнимом и кажущемся понимании; вспомнил намеки, произнесенные слова и неопределенные жесты и то, как, непоправимо кривя душой, притворялся, что ему ясен их смысл. На мгновение он возненавидел Роя — возненавидел за чрезмерную самонадеянность и подавляюще властный вид; возненавидел даже за его грубую, животную энергичность; и более всего возненавидел за способность внушать иррациональную и постыдную личную преданность, которой требовала его волчья гордыня.
Машина остановилась в улочке у дома, и Рой снова прервал молчание.
— Ну? — сказал он лаконично.
Рейнард сидел неподвижно. Теплый свет лился из дома на кусты в палисаднике, на приоткрытую калитку. Внезапно Рейнард в отчаянии повернулся к другу.
— Как будто ты не понимаешь, — громко воскликнул он, — что я не знаю — и не знал никогда, что вообще происходит? Я тебе поверил на слово во всем — про «план», про «чрезвычайку», о которой ты вечно толкуешь, про войну или что там еще — а ты мне так ни разу ничего и не объяснил. Почему я должен записываться? Что все это значит? Ты мне можешь хоть раз сказать правду, так чтобы я понял?
