Знак небес - [83]

– Княже, Нюрнбергский трибунал давно пора открывать, – деликатно напомнил стоящий сзади Вячеслав. – Публика в сборе, обвиняемые на месте, кому ждем?

– В чем их личная вина? – негромко спросил Константин. – Вот этого, например. – И ткнул пальцем в человека, стоящего с самого краю.

– Сам скажешь, Андрей Всеволодович, али мне за тебя ответить? – степенно спросил рязанский дружинник, который стоял рядом с князем.

Тот молчал, понурив голову.

– Стало быть, мне за тебя, – вздохнул дружинник и сделал шаг вперед. – В селище Пеньки оный княжич черниговский троих мужиков самолично срубил. При этом еще и похвалился, что он получше прочих мечом володеет, а дабы речи его за пустую похвальбу не сочли, он четвертого, коего уже в полон взяли, своим мечом вкось на две половины разрубил. Кроме того, будучи уже здесь, в Залесье, бабе одной тоже голову с плеч снес.

– Она сама на меня налетела, – вскинулся было обвиняемый.

– С мечом в руках? – невинно осведомился Константин.

– У нее когти, как мечи. Вон, руку мне оцарапала до крови, – не зная, что еще сказать, выпалил Андрей Всеволодович, в качестве доказательства демонстрируя тыльную сторону левой ладони, на которой и впрямь алели три розовых царапины.

– Ишь ты, – усмехнулся князь. – Знатные у тебя раны. За такие и впрямь отомстить надобно, чтоб неповадно было. А мужиков зачем рубил, похваляясь? Или они тоже царапались?

– В горячке я был, в запале. Сам не ведаю, как получилось. Не ведал, что творил, – снова опустил тот голову.

– Не дело ты учинил тут, Константин Володимирович, – встрял Мстислав Глебович, который стоял в середине, держа на весу раненую руку, кое-как перемотанную какой-то замызганной тряпицей.

Был он изо всех четырех самым старшим и держался увереннее прочих.

– Я князь, и ты князь. Почто смердов на суд собрал? Откуп назови, какой тебе нужен, а перед этим вели отвести в покои да накормить, а там и обговорим, сколь гривен тебе надобно от моего отца Глеба Святославича. А что вина у нас всех перед тобой – от того ни я, ни они и так не отрекаемся.

– Вина у вас, положим, не передо мною, а перед ними, – кивнул в сторону толпы Константин. – А про князей ты тут неверно сказал. Я-то таковым являюсь, а вот вы… В чем у вас от татей шатучих отличие – не скажешь?

Ответом было молчание.

– Вот и сам разницы этой что-то не вижу, – сокрушенно вздохнул рязанский князь.

– А ты другое в виду поимей, – подал голос Мстислав Глебович. – Мы ведь подсобить тебе пришли, с христианскими намерениями – обратить в святую веру здешний народишко, который закоснел уже в поганом язычестве. Нашумели, конечно, малость, но кто же виноват, что они сразу за косы да топоры хватаются. Поначалу-то думали всех миром в церкву загнать да окрестить заново, ан не так все вышло.

– Они идолищам поганым в лесу молятся. Я знаю, где это. Даже показать могу, – пискнул осмелевший попик.

– А с тобой, человек божий, у нас отдельный разговор пойдет, – достаточно спокойно, даже почти ласково пообещал Константин.

Но была в той ласковости такая невысказанная угроза, что уж лучше бы князь как-нибудь прикрикнул – все пар бы спустил. Нет, в себе удержал, а это намного хуже. Попик мигом затаился и сызнова юркнул за княжеские спины.

– Он все верно сказал, – подтвердил Мстислав Глебович. – Ты вон Владимир с Ростовом брал, а у себя под носом язычников не приметил. Вот мы и…

– А тебе, княже, что за печаль была до язычников моих? Ты кто – митрополит или епископ черниговский? – перебил Константин и, ткнув пальцем в дружинника по имени Первак, требовательно спросил: – В чем вина этого князя?

Дружинник чуточку помедлил, припоминая. Его, как и еще троих, к князьям приставили до начала опроса видоков, чтобы запомнить, в чем именно вина каждого. Перваку, можно сказать, повезло. На Мстиславе Глебовиче меньше всего грехов оказалось, и теперь вой, старательно морща лоб, припоминал их все.

– Воя Брутю самолично на копье вздел. Это в Пеньках было. Все жечь повелел. Баб хлестал нещадно, а старухе Матрене так руку перебил, что ни поднять, ни пошевелить ею ныне не в силе. Здесь, в Залесье, девке Бажене и вовсе глаз выбил. Кузница Точилу срубил.

– Да тот кузнец самым главным у них был, кто Велесу да Сварогу жертвы приносил, – выкрикнул зло пленник. – Ты спроси-ка, спроси сам у вдовицы его, пусть она тебе как на духу ответит.

Константин повернул голову к глухо ворчащей толпе.

– Где вдовица? – спросил негромко.

Пауза длилась не меньше минуты. Затем, легко раздвинув двух набычившихся мужиков, угрюмо стоящих в первом ряду, на пустое место вышла крупная женщина лет сорока. Отвесив низкий поклон Константину, она повернулась к Мстиславу Глебовичу и с вызовом произнесла:

– Он хоть и приносил Сварогу жертвы, только никого никогда не забижал.

– Она и сама, поди, язычница! – радуясь тому, что все его слова полностью подтвердились, закричал Мстислав Глебович.

– Христианка я, – женщина сняла с шеи сиротливо болтавшийся на веревочке маленький деревянный крестик, сжала его в кулаке, подошла поближе к пленному и с силой швырнула крест ему в лицо.

Повернувшись к Константину, она как-то жалко улыбнулась и беспомощно развела руками.