Знак Моря - [15]

Башня уходила под землю почти столь же глубоко, сколь высоко поднималась к небу. Проходили дни, когда Рол ни на миг не видел солнечного света, ибо работа удерживала его в кухнях и погребах, бесконечных кладовых, буфетных и мастерских, основательно врытых в холм. Он помогал разгружать повозки с высокими бортами, подкатывавшие в положенное время и груженные самыми разными плодами, овощами, дичью, а также бочонком на бочонке вина, бренди или пива. Все это, как он узнал, производилось в поместьях самого Пселлоса, на обширных пашнях, пастбищах и в охотничьих угодьях, раскинувшихся дальше в глубь суши за Эллидонскими холмами, где трудились арендаторы и егеря. Целое королевство, где Михал Пселлос был единовластным правителем.

Если выдавалась спокойная минутка, Рол расспрашивал Джиббла и горничных, прослуживших дольше других, об их Господине и Башне, но они не оченьто охотно отвечали. Все они до единого испытывали ужас перед хозяином, и всетаки чтото удерживало их на этой рабской службе, не давая ее покинуть. Рол открыл, что Пселлос не благородных кровей. И, хотя он торговал всякого рода добром и отправлял грузы на множестве больших кораблей туда и сюда по Двенадцати Морям, он не принадлежал к Купечеству. Откуда же взялось его безмерное богатство?

Рол часто подумывал, а что, если просто уйти, спуститься на оживленные причалы Аскари и наняться на какоенибудь судно, где нужны рабочие руки. Теперь он обрел некое новое равновесие, коечему научился в большом мире, это будет нетрудно. Но его удерживали две вещи.

Пселлос знал его семью. И знал, возможно, больше, чем просто о происхождении Рола. Если Рол уйдет, он, может, так ничего и не узнает сам, сколько бы ни скитался по свету. И Рауэн. Было в ней чтото, что его притягивало. Не просто ее красота, но печаль, чувствовавшаяся под холодной наружностью. Если Ролу требовалось узнать о себе самом, то он просто отчаянно жаждал узнать и о ней.

В течение нескольких первых дней Рол явно недостаточно познакомился с Господином. Он часто видел его, но ни разу с ним не говорил, да и тот к нему не обращался. Оба, Пселлос и Рауэн, казалось, начисто забыли о его существовании, и первые несколько месяцев своей новой жизни Рол не особенно на это досадовал. Он многое видел, многому учился, знакомился с другими людьми. Требовалось войти в здешние обыденные дела, вникнуть в отношения всех со всеми, обдумывая подлинные и мнимые обиды, догадки, оброненные шепотом намеки и ставящие в тупик мелкие правила. В ходе стычкидругой с прочими поварятами вскоре определилось его превосходство в силе.

Хоть они и были старше его, Рол опрокидывал большинство из них, не особенно себя утруждая, и мог бы разбить им головы, даже если бы на него одновременно напустились трое. Самый маленький и угрюмый из них, Ратцо, предложил ему после этого перемирие.

– Мы все в одной лодке, – заметил он, шепелявя, ибо у него недоставало передних зубов. – Коекто вполне мог бы выпустить тебе кишки, пока ты спишь, но ходят слухи, у Господина к тебе особое отношение, так что мы воздержимся. Пока у тебя испытательный срок, Рыбий Глаз.

Они поплевали друг другу на ладони и обменялись рукопожатием, после чего Рола более или менее приняли как своего. Прозвище прилипло, и, хотя оно изрядно раздражало Рола, он в конце концов стал откликаться. Он понял, что у него общего с Пселлосом и Рауэн: нечто в глазах, что тревожит всех остальных. Некая необычность.

Как и другие поварята, Рол пытался подружиться с Джибблом, но в отличие от остальных достиг некоторого успеха, равно как потому, что его ничуть не волновала возможность получить больше объедков (жизнь в Эйри не отличалась большей надежностью), так и потому, что он не боялся тяжелой работы, не жаловался и все, что ему поручали, выполнял проворно, испытывая особую гордость за то, что самое низменное дело выполнял безупречно.

Както вечером, гдето два с половиной месяца спустя после того, как он попал в этот дом, он сидел с Джибблом, и здоровякповар откупорил свою неизменную бутыль агуарпуты, дешевого, но крепкого пойла из трущоб Аскари, а Рол терпеливо выслушивал привычные жалобы Джиббла на никчемность и неумелость его подчиненных, жадность торгашей в верхнем городе, ухудшение качества привозных мускатов. Рол слушал только наполовину. Снаружи под звездным небом шелестела весенняя ночь. Даже здесь в пределах кухонь, похожих на темницы, можно было ощутить перемены в природе. Рол думал о «Нырке», ходит ли тот попрежнему в море, подкрасил ли ему глаза новый владелец, смазал ли ему нос, как проделывал дед каждый год, едва расцветали примулы. И он рассеянно ворошил кочергой в алой преисподней внутри громадной черной железной пасти, протянувшейся вдоль целой кухонной стены, поддерживая жар в угольях, чтобы нагреть воду для Рауэн. По мере того как шли часы, Джиббл все заметней пьянел, и его громогласные разговоры перешли на дела, отличные от кухонных. Он описывал с немалым упоением, что делал с Миной, старшей из служанок, в ночь накануне в обмен на роскошное кушанье из жареной дичи. Обычно добродушный, Джиббл тем не менее нетнет да чувствовал потребность измерить пределы своей власти. Недовольная, но голодная служанка уступила ему, и этого пока было достаточно, его веря, что он занимает положенное ему в мире место, укрепилась, и теперь в течение нескольких недель ему для полного счастья не понадобится приставать ни к чему более живому, чем бутылка. По правде говоря, служанки не были особенно против заигрываний Джиббла, хотя бы если сравнить его с Куаре. Если тот уделял им внимание, они целыми днями потом ходили в синяках и рыдали, неспособные рассказать о том, что он с ними вытворял, но неспособные также это забыть. Джиббл по меньшей мере пытался не делать им больно. От Рола все они падали в обморок с самого начала, и ему тоже был предоставлен недурной выбор. Он утратил невинность в первую неделю, прижав настойчивую девицу к темной стене в погребе и накачав ее. Его поразило, как мало это для него значило. Время от времени к нему снова липли, и он уступал. Но всякий раз, всаживая член в визжащую счастливицу, он видел Рауэн в кухне перед огнем в ту ночь и почти чувствовал, как ее темные губы жадно приникают к его рту.