Знак драконьей крови - [4]

- Я вовсе не отсылаю ее прочь! Она просто будет учиться внизу, в поселке. Она уже достаточно большая, чтобы научиться чему-то еще, кроме охоты и прогулок по горам на манер дикого даксета.

- Но зачем дочери охотника разбираться в свитках и реверансах? воспротивилась мать Нориссы. - Она должна быть рядом со мной, чтобы учиться прясть и правильно вести хозяйство. Это ей понадобится, когда она выйдет замуж. То, что ты учишь ее охотиться и сражаться, как если бы она была твоим сыном, - одного этого уже более чем достаточно. А теперь ты хочешь забивать ей голову бесполезными манерами деревенской аристократки, до тех пор пока она не станет настолько противоречивой и вздорной, что никто не захочет взять ее за себя.

Но отец только покачал головой и поцеловал мать в щеку.

- Решено, она пойдет учиться.

И Норисса по тону его голоса поняла, что вопрос был решен. Ее мать тоже поняла это и позволила отнести себя спать, тихо плача в качестве последнего аргумента в споре.

Норисса тоже вернулась в постель, юркнув под вышитые одеяла и простыни, также привезенные отцом из поездки в город. Она с нетерпением ждала наступления утра. Снаружи мягко светила Даймла, позлащая ночную тьму. Прежде чем прошел месяц и диск ночного светила стал полным и ярким, Норисса уже стала ученицей в Кренхольде, в доме судьи.

Норисса вздохнула, воспоминание отдалилось от нее, и она снова осталась одна в пустом доме, наедине с реальностью, столкновение с которой ей хотелось оттянуть. С этой мыслью она подошла к столу и прикоснулась пальцами к гладкой изогнутой древесине своего лука.

Прикосновение к оружию оживило в памяти тонкие, сильные и уверенные руки отца. Вот они обрабатывают кусок дерева, а вот они приделывают к стреле новое оперение. Как он был силен, и как она любила его за это!

Сильный и потому уверенный в себе, отец не обращал внимания на упреки жителей поселка, которые часто бранили его за то, что он воспитал дочь охотницей. Норисса помнила, как однажды он ответил на замечание деревенского старосты: "Может быть, она и не будет слишком женственной, старейшина, но после моей смерти мой ребенок никогда не будет зависеть от чужой милости и всегда будет иметь на столе кусок хлеба и мяса, благодаря самой себе, а не деревенской благотворительности. - С этими словами отец с усмешкой оглядел толпу ухмыляющихся юнцов, которых позабавил спор старейшины и охотника. - К тому же, - прибавил он, - она сумеет отстоять свою независимость и добродетель".

Иногда Норисса задумывалась, была бы его решимость заставить ее учиться столь велика, если бы ему самому не было каким-то образом на это указано. Но, каковы бы ни были его побудительные мотивы, она была способной и полной страстного желания ученицей. Кроме того, она полюбила горы, полюбила азарт охоты, и, разумеется, ей нравилось быть с отцом.

Это были счастливые дни, полные смехом отца и свободой. В те дни, когда он отправлялся в свои странные путешествия в Таррагон, мать долго плакала и смотрела ему вслед до тех пор, пока он не исчезал из виду, спустившись вниз по склону горы, испуганная тем, что ее муж уходит далеко навстречу разным соблазнам и искушениям, а Норисса провожала его взглядом, снедаемая желанием отправиться вместе с ним навстречу приключениям и опасностям.

А потом пришла болезнь. Сначала она старалась быть незаметной, и отец вставал по утрам с легкой болью в спине, и ноги его плохо сгибались, но очень скоро болезнь набрала силу, и руки отца распухли и превратились в шишковатые культи, скрюченные в суставах, и точно так же скрючился его некогда несгибаемый характер, и отец стал каким-то маленьким и постоянно чем-то испуганным.

На протяжении четырех лет с начала болезни он ни разу не ездил в Таррагон. Он проводил день за днем, ссутулившись перед очагом, неподвижно глядя в огонь. Он умер в начале прошедшей зимы, его смерть пришла вместе с первым снегопадом. Не прошло и месяца, как умерла и мать Нориссы, не столько от приступов своей сопровождающейся жестоким кашлем болезни, сколько от горя.

Сидя на скамейке перед очагом, Норисса покачала головой, стараясь отогнать печальные мысли. "Грустные воспоминания - это совсем не то, что мне нужно для того, чтобы самой отправиться в путь, - решила она, высоко подняв голову, чтобы противостоять ноющей боли. - Мои родители умерли, и я стала взрослой женщиной. Я должна начать жить своей жизнью!" И она откинулась на спинку скамьи и вытянула ноги к огню. Постепенно ей удалось изгнать из головы все мысли, и в конце концов она задремала и спала до тех пор, пока ей не приснился полузабытый детский кошмар...

Она медленно шагала по равнине, укрытой туманом, спотыкаясь, прислушиваясь к далекому нежному голосу, который звал ее. Этот голос звал и манил ее, обещая ей убежище и защиту от того ужаса, который с ворчанием рыскал по пустоши позади нее. Ничего не видя перед собой, Норисса боролась с мраком, напрягая мозг в тщетной попытке вспомнить имя того, кому мог принадлежать этот волшебный голос. Но за мгновение до того, как ей удалось вспомнить это, что-то настигло ее сзади. Над головой пронеслась тень страха и ненависти, пронеслась и вдруг повисла на плечах и прижала ее к земле. Всеобъемлющая, она грызла и терзала ее тело до тех пор, пока не поглотила все, кроме ее отчаянья...