Знак D: Дракула в книгах и на экране - [26]

Но почему все-таки именно Дракула? Остроумный ответ предлагает петербургский философ Александр Секацкий. В работе «Выбор вампира» он вычленяет причины вечной популярности вампирической темы, перебирая древние и современные общественные обычаи — от вегетарианства как формы отказа от употребления мяса с кровью до обрядов братств по поддержанию воинского духа, непоправимый ущерб которым причиняет перерыв в сражениях. Даже кладбище философ рассматривает как эталонное место хранения трупов, обращая внимание на тысячелетиями обуревающую человечество страсть к сохранению (консервированию) продуктов без сохранения их витальности. Способность вампиров к ежесуточному воскрешению предстает в этом контексте как удачная рецептура мумификации. Секацкий вводит в оборот термин «гарлические[22] меры предосторожности» для определения группы запретов, связанных с борьбой общества против вампиризма, и понятие «осиновый call», которое трактует как сопротивление зову крови. Конечно, это только один из десятков возможных подходов к осмыслению темы: интеллектуал препарирует проблему, рассматривая ее несколько свысока. С иронией писали о Дракуле в советское время братья Аркадий и Борис Стругацкие. Закравшиеся в текст фантастической повести «Понедельник начинается в субботу» неточности легко обнаружит любой читатель: «Дракула, граф — знаменитый венгерский вурдалак XVII–XIX веков. Графом никогда не был. Совершил массу преступлений против человечности. Был изловлен гусарами и торжественно проткнут осиновым колом при большом скоплении народа. Отличался необычайной жизнеспособностью: вскрытие обнаружило в нем полтора килограмма серебряных пуль».

Отечественных исследователей феномена Дракулы единицы. В западных странах за десятилетия серьезных научных и художественных поисков, в которых лишь иногда есть место сухой усмешке, накоплен столь фундаментальный опыт, что в рамках одной книги его результаты не подлежат даже неполной кодификации. В СССР к этому огромному массиву информации относились как к убедительному свидетельству тлетворности буржуазной морали. Но вот что любопытно: теоретически-умозрительное осмысление связанной с вампирами тематики в Стране Советов отвергали, зато масштабные практические попытки продлить избранным жизнь с помощью чужой крови предпринимались именно в Москве.

В 1926 году видный белорусский большевик, соратник Владимира Ленина и основатель Пролеткульта Александр Богданов при поддержке Иосифа Сталина добился открытия в столице СССР Государственного института переливания крови. Это было первое в мире научное учреждение, где проводились опыты по омолаживанию организма важным старикам, ветеранам Коммунистической партии, в числе которых была, например, сестра Ленина Мария Ульянова. В развитии практики обменного переливания (кровью обменивались представители разных поколений: молодым передавались воля и опыт, пожилым — физическое здоровье и энергия) широко мысливший Богданов видел предпосылки создания в социалистическом будущем нового типа общения людей, который называл коллективизмом. Самые сложные и рискованные опыты ученый ставил на себе. В 1928 году, пытаясь привить зараженному туберкулезом студенту собственный иммунитет к болезни, Богданов погиб. Представлявший на похоронах исследователя Политбюро ЦК ВКП(б) Николай Бухарин заявил: «Идеи Александра Богданова о переливании крови покоились на необходимости своеобразного физиологического коллективизма, где отдельные сочеловеки смыкаются в общую физиологическую цепь и тем самым повышают жизнеспособность всех вместе и каждого в отдельности».

Вскоре и философские, и медицинские концепции Богданова, которого в начале двадцатых годов за уклонизм исключили из компартии, окончательно объявили «анти-ленинскими». Однако идеи чудесного омоложения организма не исчезли. Слухи о переливании свежей (молодой, детской, девственной, младенческой) крови престарелым авторитарным лидерам возникали на всем протяжении XX века. О предпринимавшихся опытах такого рода упоминалось, в частности, в связи с румынским социалистическим вождем Николае Чаушеску и главой Северной Кореи Ким Ир Сеном. Подобные разговоры велись на уровне гипотез и никогда не находили серьезного подтверждения. Однако причина их возникновения понятна: она в концепции неограниченной личной власти, которой в вымышленном мире так жаждал неумирающий трансильванский граф и которой в реальной жизни пользовались диктаторы. «Смычку сочеловеков в общую физиологическую цепь», в конце концов, ставил своей целью не вампир Дракула, а советский революционер Богданов, современник первых экранизаций романа Стокера.

Карикатура на Николае Чаушеску. Румынская листовка времен антикоммунистической революции 1989–1990 годов. Из архива авторов.

Двадцатые годы ХХ века — время излета авангардизма, пора мощного наступления кино как нового популярного вида искусства. Стокеровский герой — пока без прямого отсыла к автору романа — появился на экране в самом начале десятилетия, хотя еще за несколько лет до этого слово «вампир» мелькало в титрах немого кинематографа. В апреле 1923 года (по другим данным, первая демонстрация картины прошла в Вене еще в 1921 году) в Будапеште состоялась премьера фильма режиссера Кароя Лайты «Смерть Дракулы». Лайту, выходца из города Тыргу-Муреш (Марошвашархей) вполне можно считать соотечественником страшного графа, поскольку в моменты рождения каждого из них Трансильвания была под властью Венгрии и оба они были секелями. Немая лента Лайты, как указано в аннотации, использовала «литературную идею Брэма Стокера», но снималась по вполне самостоятельному сценарию. Фабула такова: девушку-сироту Мэри отправляют в психиатрическую лечебницу, один из пациентов которой воображает себя вампиром по имени