Змея за пазухой - [13]

Ровно в семь Никита подъехал к бару на такси. Еще два дня назад он не мог позволить себе такой роскоши, пришел бы пешком, благо «шалман» находился не очень далеко от его дома, но теперь, с высоты своего изменившегося материального положения, Никита уже смотрел на жизнь по-иному. «Хорошо иметь домик в деревне!» — вспомнил он навязчивую рекламу, открывая дверь пивбара. И ухмыльнулся. Действительно, как хорошо получить наследство в миллион долларов. Везет же дуракам и пьяницам…

Нужно отметить, что бар трудно было узнать. Внешне он вроде и не сильно изменился, разве что поменяли вывеску и входную дверь да вместо замусоренных дорожек, оплетавших бар снаружи, владелец «шалмана» положил тротуарную плитку, обустроил скамейки и посадил декоративный кустарник. А внутри везде сверкал хром и никель, общепитовских столов с пластиковыми столешницами не было и в помине — их заменили солидные, дубовые, — но курить можно было по-прежнему. Правда, теперь дым не стоял столбом, потому что в баре был мощный вытяжной вентилятор.

Никите пришлось немного подождать — Алекс опаздывал. Он занял столик на двоих в дальнем конце пивбара и наслаждался отменным пивом. Впрочем, и раньше «шалман» отличался тем, что пиво в нем никогда не бодяжили — это было опасно для жизни бармена. Он мог недолить по «Марусин поясок», на это смотрели снисходительно — каждый зарабатывает деньги, как может, — но разбавлять водой столь ценный продукт считалось преступлением против человечества.

Однажды Никите довелось наблюдать, как учили уму-разуму нового бармена. Его заставили выпить один за другим десять бокалов разбодяженного пойла, для убедительности приставив нож к горлу. Как бармен не лопнул, непонятно. Наверное, от страха его желудок стал безразмерным.

Алекс пришел в половине восьмого.

— Извини, брат, служба, — сказал он покаянно, усаживаясь напротив Никиты.

Подождав, пока официант сервирует стол (Никита заказал бутерброды с семгой и вяленую воблу), Алекс сказал, одним махом осушив бокал:

— Ух, хорошо! — Он взял бутерброд и принялся жадно жевать. — Это ты здорово придумал насчет бутербродов — я страшно голодный. Некогда было пообедать. Чай с сухариками и сигареты — вот и весь мой обед. У нас комиссия из министерства свирепствует — ментов переводят в разряд полицейских. С командным составом уже определились, теперь взялись за рядовых. Как бы мне не потерять своих парней…

— Неужто и у сыщиков рыльце в пуху?

— Не так чтобы очень… Но чем черт не шутит. Так что там у тебя за проблема нарисовалась?

— Алекс, почему закрыли дело Олега Колоскова?

Кривицкий неожиданно поперхнулся и поторопился отхлебнуть несколько глотков пива, чтобы пробить комок, образовавшийся в горле.

— На то были веские основания, — после некоторой паузы осторожно ответил Кривицкий. — А почему ты спрашиваешь?

— Хотя бы потому, что он мой друг… пусть и бывший.

— Ну уж — друг… — Кривицкий ухмыльнулся.

— Что было, то прошло. Но он наш , Алекс, детдомовский. И этим все сказано. Кто это дело вел, твой отдел?

— Да. Он был чересчур большой шишкой, чтобы отдать дело на откуп районному отделению угрозыска. Но я как раз был в командировке, когда Олег приказал всем долго жить. Однако с материалами по делу ознакомился и не нашел ни единой зацепки, которая оспаривала бы версию о самоубийстве. Разве что… — Тут Кривицкий запнулся, немного подумал и продолжил: — Выстрел был произведен в висок, с близкого расстояния, но с левой стороны.

— И что это значит?

— А то, что Олег не был левшой. Тем не менее направление пулевого канала находится в пределах допустимого. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую.

— Понимаю. Стрелял Олег, а не кто-то другой. Но почему с левой руки? И почему следствие не обратило должного внимания на этот момент?

— Почему, почему… Да мало ли что могло взбрести в голову человеку, который в состоянии стресса находится на грани жизни и смерти? Может, в момент выстрела он держал в правой руке фотографию Полины и дочери — она валялась на полу рядом с телом. И потом, дверь была закрыта на засов. А окна с зимы не открывались — Олег терпеть не мог уличного шума, он любил тишину и чистый кондиционированный воздух. Так, по крайней мере, утверждала Полина. Ну и что должен думать в такой ситуации опер или следователь? Напрашивалась только одна версия — самоубийство.

— А вот в этом я не уверен. И Полина, кстати, тоже.

— Ну, ей и положено сомневаться. Она утверждает, что у Олега не было причин для самоубийства. Но ты-то каким боком в этом деле засветился? Только не говори, что он как был твоим другом, так им и остался! И ты хочешь добиться справедливости, потому что Олег хороший человек и тебе его жалко. Эти мантры можно изрекать разве что на поминках. Мы с тобой далеко не мальчики, и что такое настоящая дружба, нам хорошо известно.

— Дело не в дружбе… — Никита немного поколебался, но все же решился: — Перед смертью Олег написал мне письмо, своего рода завещание, в котором сообщил, что его заказали. Кто именно — не назвал. Может, и сам не знал. Он просил помочь Полине и дочери выехать за рубеж. Олег предполагал, что и на них откроют охоту.