Змея Сатаны - [5]

После двух лет брака он все еще был околдован и всецело находился во власти этой женщины; и это началось еще прежде, чем его первая жена сошла в могилу.

Офелия не могла этого знать, но другие понимали, что Джордж Лангстоун овдовел в самый подходящий момент для Цирцеи Дрейтон. Ее муж, пьяница и бретер, был в конце концов благополучно убит на дуэли, а ее тогдашний любовник немедленно исчез, не имея ни малейшего желания на ней жениться.

Никто из мужчин, навещавших ее, когда мужа не было дома, льстивших ей и даже вносивших свой вклад в приобретение ее роскошных туалетов и драгоценностей, не спешил преподнести ей то, чего она хотела больше всего – второе золотое обручальное кольцо.

Оказавшись без денег, без подруг и с весьма шатким положением в обществе, Цирцея в отчаянии оглядывалась в поисках спасения и нашла Джорджа Лангстоуна.

Он был легкой добычей. Обаятельный, добродушный, спортивный, богатый, он был из тех людей, которые в окружающих видят только самое лучшее. Цирцея пустила в ход все свои чары, чтобы им завладеть, и даже, как уверяли некоторые, прибегла к черной магии, чтобы заманить его в ловушку.

Неизвестно, кто пустил слух о том, что Цирцея воспользовалась помощью Сатаны, скорее всего в основе его была попросту зависть, но слух распространился со скоростью лесного пожара.

– Бог мой, она же ведьма! – говорила одна женщина другой. – И конечно, Генри – ты же знаешь, какой он простодушный, – как бы он мог противостоять колдовству?

На месте Генри мог быть Леопольд или Александр, Майлс или Лайонелл.

Казалось, что мужчины были кроликами, загипнотизированными змеей. Как только они встречались взглядом с Цирцеей, они становились ее рабами до того момента, когда она в них больше не нуждалась.

Собственно, именно Харриет Шервуд и пробудила у графа интерес к леди Лангстоун тогда еще, когда он не намеревался следовать за общим стадом.

– Она злая женщина! – гневно уверяла леди Харриет. – Джон полностью в ее власти, и я клянусь, что только благодаря черной магии.

– Вы действительно верите во всю эту чепуху? – спросил граф.

– Вы же знаете Джона, – возразила ему леди Харриет. – Мой брат – добрейший человек, нежный и чувствительный. Раньше ничто его не интересовало, кроме жены и семьи.

– Может быть, он просто еще не перебесился? – цинично спросил граф.

– Не перебесился? В тридцать четыре года? – возмутилась леди Харриет. – Все это у него давно уже прошло. Но я его не осуждаю, во всем нет его вины. Эта женщина – злая, страшная ведьма, у него не было шансов от нее спастись.

Она была так расстроена судьбой своего брата и так неистово обрушилась на Цирцею Лангстоун со всей ее черной магией, что возбудила в графе некоторое любопытство.

Он уловил призывное выражение в глазах леди Лангстоун, устремленных на него. По тому, как временами она подчеркнуто не обращала на него внимания, он знал, что и это также способ обольщения, неотразимый для многих мужчин. Но прищур его глаз и ироническая улыбка давали ей понять, что весь спектакль им разгадан.

Теперь он словно бы отступил, уверяя самого себя, что еще не зашел слишком далеко. Всего лишь небольшая рекогносцировка, чтобы посмотреть, настолько ли она фальшива и неискренна, как он подозревал, и не преувеличены ли теми, кто ее ненавидит, ее хваленые способности соблазнить кого угодно.

В глазах Офелии он был всего лишь очередным в длинном списке любовников мачехи. Она испытывала дурноту и отвращение, видя, как нагло и бессовестно мачеха обманывает отца.

Одна мысль о том, что эта женщина заняла место ее матери, спит в постели ее матери и носит драгоценности ее матери, оскорбляла все, что было для нее свято.

Если Цирцея ненавидела свою падчерицу, то Офелия презирала мачеху за то, что та пала так низко и вела себя столь лживо.

Кроме того, она испытывала просто физический страх, и это чувство было для нее новым.

Со страхом, почти с болью думала она о том, что случится, если, несмотря на ее просьбы, граф расскажет мачехе о том, что она завела с ним разговор про Джема Буллита.

Она и сама не понимала, как у нее хватило смелости, но тем не менее она с отчаянием осознавала, что обязана помочь несчастному человеку, живущему на грани голодной смерти.

Его дочь была в услужении у Офелии и рассказала ей о нищете, в которой он оказался.

– От таких джентльменов, мисс, – сказала ей Эмили, – можно бы ожидать, что они получше будут относиться к таким людям, как мой отец, который с голоду помирает после того, как верой и правдой служил долгие годы.

– Но ведь граф, наверное, назначил ему пособие, когда ваш отец покинул службу?

– Ни пенни, мисс, – сказала Эмили, покачивая головой.

– Но почему же ваш отец не обратился прямо к графу? – спросила Офелия.

– Сначала он не мог ходить после того несчастья, мисс, – ответила Эмили, – а когда он смог ходить с палкой, то дошел до Рочестерского замка и повидал управляющего его светлости.

– Что же тот сказал? – спросила Офелия.

– Он сказал, что сделал все, что мог, но от хозяина ничего не добьешься для тех, кто ему больше не нужен.

– Возмутительная неблагодарность! – воскликнула Офелия. – Я не могу представить, чтобы мой отец вел себя подобным образом с теми, кто работал для нас.