Змея на груди - [28]

– С чего это мы отравимся? Она же в холодильнике.

– А вдруг она там давно и успела испортиться?

– Труп не испортился, а севрюга испортилась?

– Мы же не знаем, когда Оксана ее купила, – продолжала сопротивляться Пульхерия, но решительности у нее уже значительно поубавилась.

Марина поняла, что еще небольшое усилие, и Пуля сдастся.

– Пуляша, давай рассуждать логично. Еще два дня назад Оксана была жива. Так?

– Так.

– Если бы ты купила такую роскошь, то позволила бы ей испортиться?

– Никогда!

– Вот именно. Следовательно, напрашивается вывод: она приобрела ее незадолго до смерти. Кусок – огромный, следовательно, практически перед смертью.

– Ого, Ватсон, поздравляю, вы уже освоили дедуктивный метод! Уговорила. Пошли, побалуем себя севрюжкой.

Деликатес и правда оказался выше всяких похвал: нежный, малосоленый, ароматный. Подруги успели съесть по паре солидных бутербродов, и Марина отрезала еще два крупных куска, как в этот момент на кухню вошли два огромных милиционера с автоматами в руках. Из-за их спин, вытягивая тощую шею, выглядывал Стасик. Один из милиционеров был высокий и худой с незапоминающимся лицом, второй – просто огромным, с широченными плечами, коротко стриженной белобрысой головой и веснушками на курносом носу. Его лицо было бы по-мальчишески несерьезным, если бы не шрам, рассекший левую щеку по диагонали.

– По телефону «02» позвонили и сообщили, что в этой квартире лежит труп молодой женщины. Мы прибыли и находим здесь двух совершенно здоровых немолодых телок, которые жрут осетрину и не давятся, – сказал он неожиданно звонким голосом.

– Во-первых, это не осетрина, а севрюга, во-вторых, вам, что ли, оставлять, чтобы вы подавились? – беспечно спросила Марина.

Пульхерия наступила ей на ногу, но было уже поздно.

Здоровяк побагровел и с ненавистью спросил:

– Выходит, вызов ложный?

– Почему ложный? – спокойно ответила Пульхерия. – Труп молодой женщины лежит в спальне, а здесь две старые, если быть точными, коровы, ведь телки – это нерожавшие коровы, – уточнила Пуля, – едят севрюгу горячего копчения.

– Горохов, пойди проверь! – приказал здоровяк напарнику.

Пока тот отсутствовал, все молчали. Пульхерия с Мариной невозмутимо жевали, Стасик нервно теребил полу пиджака, с ужасом думая о том, что его теперь обязательно уволят. Милиционер вцепился в автомат обеими руками, точно собирался пустить его в ход, как только вернется напарник. Он исподлобья хмуро смотрел на жующих женщин. Рация на его портупее самопроизвольно включалась и выключалась, наполняя кухню искаженными голосами милицейской волны.

Вернулся Горохов и молча кивнул здоровяку.

– Какой цинизм: грохнули девушку и как ни в чем не бывало набивают здесь свои животы халявной севрюгой.

– Молодой человек, вы фильтруйте свой базар, пожалуйста. А то вам придется за него ответить, – вежливо попросила Марина.

– Ты чего, кошелка, раскукарекалась?

– Извините, но кошелки не могут кукарекать. Кукарекает только их содержимое в виде петуха или курицы.

Здоровяк смерил Марину с головы до ног недобрым взглядом и криво ухмыльнулся, от чего его обезображенное шрамом лицо стало еще более устрашающим.

– Согласен. Итак, чего ты, содержимое кошелки, в виде…

Мент на мгновение замер и уставился на Марину немигающим взглядом каннибала из самых недр экваториальной Африки. Все тоже замерли и напряглись в ожидании кровавой разборки. Пульхерия вдруг испугалась за свою подругу, так как почувствовала, что та на грани истерики. Той истерики, когда человеку становится все равно, все нестрашно. В этот момент у него исчезает инстинкт самосохранения, и он начинает повиноваться иным инстинктам, нечеловеческим и запредельным. В такие минуты человек оказывается по ту сторону добра и зла, на территории, где не соблюдаются Заповеди Божьи.

Милиционер, по-видимому, тоже что-то почувствовал и после небольшой паузы продолжил:

– …в виде курицы тут раскукарекалась.

– Имею право, – со злостью буркнула Марина.

– Вы здесь полностью в моей власти, поэтому никаких прав не имеете.

– Мы полностью только во власти Бога, – запальчиво выкрикнула Марина, – ты же не Бог.

– Ошибаешься, курица, здесь я – и Бог, и царь. Как я прикажу, так и будет. Дернешься, мы вас убьем, и ваши мозги разлетятся по всей кухне, а будете вести себя хорошо… – милиционер замолчал, мучительно подбирая слова.

Было видно, что так далеко его фантазия не простиралась.

– Вы попробуйте именно второе, – спокойно сказала Пульхерия, – мы же ведем себя тихо, жуем себе бутерброды, а вы нас уже в убийцы записали. Сразу видно, что о другом варианте развития событий даже не подумали.

– А что, так заметно? – неожиданно радостно спросил великан, и сразу стало видно, что роль Бога ему самому не по душе. Он показал, на что способен, и этого вполне достаточно, теперь можно расслабиться и стать самим собой.

Подруги одновременно кивнули.

– Так вы хотите сказать, что вы ее не убивали?

– Нет, мы надеялись застать ее живой. Пришли сюда открыто, ни от кого не скрываясь. Правда, Стасик?

Консьерж с готовностью кивнул.

– Вот видите, Стасик не даст нам соврать. Мы пришли и застали… Ну, вы сами знаете, что мы здесь застали, – с грустью развела руками Пуля. – Ребята, может быть, вы нам представитесь?