Басра поднялся и подошел к нему. Голова его кружилась, сердце подпрыгивало, дыхание было чужим — хриплым, клокочущим.
— Ты убьешь их? — спросил он, как мог равнодушно.
— Кром! Я не ем падали и не убиваю безоружных! — проревел варвар; все еще опьяненный схваткой. — Даже если это презренные стигййцы, поклоняющиеся ползучим тварям! Мне не нужна их смерть, мне нужна их одежда и все их добро! Вам понятно, мокрицы?
Стигййцы, к слову сказать, не поняли ни звука, но Конан крайне красноречиво потряс перед их лицами окровавленным оружием. Закатывая глаза от ужаса, паломники принялись раздеваться.
— Ого! Здесь необработанные сапфиры, две золотых лампы, четыре штуки отборного шелка и слоновая кость! — объявил Басра, исследовав тюки и корзины, притороченные к спинам мулов.
Мулы были злые, храпели, толкались и норовили укусить.
— Мы богаты! — ликующе воскликнул Басра и вдруг пустился в пляс.
Никогда раньше с ним не случалось такого. Но радость, вскипевшая в его крови, требовала выхода. И Басра плясал, на ходу изобретая диковинные телодвижения и гортанно вскрикивая при прыжках.
Если Конан устрашил паломников своим грозным видом, то танец разбушевавшегося чернокожего их просто уничтожил. Подвывая от ужаса, голые, они убежали в заросли, прикрывая на ходу срам. Рабы дали стрекача еще раньше, и дальнейшая их участь неизвестна.
— О боги! Я счастлив! Бедный недостойный негр счастлив! — кричал Басра. — Давай уберемся из этих проклятых мест! Вернемся назад, в Ианту!
— А что ты будешь делать со своей долей добычи? — Конан прищурился.
— Открою торговлю.
Чем же будешь торговать? Тон этих вопросов смутил Басру, и радость его поутихла.
— Н… наверное, рабами, — выдавил он с сомнением в голосе. Ничего другого просто не пришло ему на ум.
— Разве участь этих людей ничему тебя не научила? — удивился варвар. — Разве тебе хочется быть ограбленным и убитым из-за жалкой выручки, которую можно пропить за один вечер? Разве ты, Басра, хочешь потерять свободу, которую ты только
что обрел? Поверь мне, работорговцы — те же рабы. Только они об этом не знают, поэтому их судьба еще хуже. Одумайся, глупый. Сегодня ты стал настоящим воином, и сразу хочешь скатиться до жалкого алчного торгаша.
— Подумаешь! — возразил Басра. — Чего особенного я сделал? Змея была куда опаснее этого наемника.
— Ты одолел кумуди, спасая собственную жизнь. А на охранника бросился, чтобы помочь мне, своему товарищу. Это гораздо почтеннее.
— Да? — Басра вдруг вспомнил, что именно заставило его атаковать стражника, и ему стало стыдно.
— Наверное, ты прав, — пробормотал он. — А глупый негр опять сморозил чепуху. Научи глупого негра. Скажи, как лучше распорядиться добычей.
— Я скажу. Мы отвезем ее в Долину Смерти и отдадим в храм, куда она и должна была попасть.
— Что? — Басра не поверил собственным ушам.
— Очень просто, — Конан ухмыльнулся. — Богатым дарителем будешь ты. А впридачу к подаркам будет невольник. Белый, сильный невольник. То есть — я.
— О боги! Что замыслил этот безумец! — Басра плюхнулся на землю и обхватил голову руками.
Если мы поступим таким образом, нам будет проще найти туранскую девушку, — пояснил киммериец. — Ты отдашь меня одному из жрецов по имени Татхэб. Понаблюдав за ним, мы узнаем, что случилось с дочерью моего друга.
* * *
— Как случилось, что моя волшба перестала действовать на тебя, Балзу? — спрашивал
Татхэб, сидя на трехногом высоком табурете.
— Вряд ли ты наймешь, — отвечала Балзу.
— Если ты постараешься объяснить, то пойму.
— Для тебя жизнь — сплошная цепочка хитростей, заклинаний и жестоких ритуалов. — Балзу на миг закусила губу. — Ты не поймешь, потому что жестокий демон, которому ты служишь, не позволит тебе этого.
Балзу стояла босыми ногами на лущеном крупном горохе. Горошины постепенно впивались ей в ступни, причиняя тупую ноющую боль.
— Это не пытка, — пояснил Татхэб, рассыпая горох по полу, — это способ снять доспехи с твоего сознания. Конечно, ты сама виновата в том, что мне приходится применять подобные меры. Ты неискренна со мною, туранка.
Балзу спокойно разулась и встала на горох, Но это была не покорность, а скорее наоборот, очередная дерзость. Демонстрация превосходства. Женщины любят демонстрировать превосходство. Догадываясь о подобном течении событий, Татхэб выпил дозу так называемого «напитка мудрецов — особого зелья, создающего иллюзию успокою и отрешенности. Вскоре он ощутил, что пресловутая «мудрость» — одно из названий сонного отупения. Но не огорчился — из-за действия того же напитка.
— Великий Сет, владыка владык, не хочет, чтобы верный его слуга достигал законы жизни? За одно это утверждение тебя искупали бы в кипящем масле, — проговорил он медленно и усмехнулся.
— Конечно, он этого не хочет, — Балзу переступила на месте, отчего боль на мгновение сделалась резкой. — Ведь в противном случае ты отошел бы от него. Жестокость, без которой не мыслима его власть, — не признак силы. Напротив, это еще одна слабость. У каждого из вас под сердцем спит змея.
Когда придет время, змея проснется и укусит. Жертва слаба, но истязатель всегда слабее — он сам несет в себе свою гибель.
