Змей из райского сада, или История Евы Королевой, родившейся под знаком Водолея - [3]

Мы пошли в дом. Я только и успевала, что отгонять от гостей паразитов Лёлека и Болека, радующихся больше всех и встающих на задние лапы, чтобы и их тоже поцеловали.

В холле прозвенел колокольчик. Кто-то похожий на Шерон Стоун стоял на пороге. Да это же Света!

Я выкатила девчонкам передвижной бар на колесиках. Света плеснула себе виски. Мы предпочли шампанское.

А потом приехала Мэри, а потом Мила и остальные девочки. Только Василису и Белку, «поцеловавшихся» машинами на дороге, решили больше не ждать. К тому же они предложили прекрасную идею — пока их выручит эвакуатор, записывать все на камеру.

Чтобы не смущать девчонок, я поставила камеру на камин. Так она как раз была направлена на кресло. Каждого рассказчика решили сажать туда. Но с воспоминаниями не спешили. Сначала пили шампанское, хохотали и говорили ни о чем, как обычно бывает, когда собирается большая компания старых друзей.

Но потом все немного притихли, смотрели на огонь, восхищались елкой. И Светка предложила:

— Берем бутылочку. На кого первого покажет — тот и садится в кресло.

Когда наступила моя очередь, я уже полностью погрузилась в прошлое. Оказывается, были в нем события, о которых я и не вспоминала никогда. Но из песни слов не выкинешь…

РУЧНАЯ РАБОТА

У меня некрасивые руки.

Ноготь на большом пальце левой руки сходил уже два раза. Жду третьего. Потому что он опять чернильно-фиолетовый.

Маникюр для меня такая же роскошь, как туфли на шпильке для женщины в железнодорожном оранжевом жилете. Такова специфика моей профессии. При правильном отношении к жизни это не должно огорчать. Этим можно гордиться.

У меня руки. А у балерин ноги. Они их все время заклеивают пластырем и парят в ванночке. Я знаю. Моя подружка с четвертого этажа, Машка Ольшанская, училась в хореографическом училище до восьмого класса, пока ее не отчислили за склонность к полноте. Но она молодец, только саркастически посмеялась. И всем на зло взяла и поступила после школы в театральный. Улыбка у нее звездная, спина прямая, грация чарующая, поклонников вагон. И теперь свой мифический недостаток она высокопарно называет «склонностью к полноте чувств». К полноте чувств она действительно весьма и весьма склонна, за что я Машку обожаю. После поступления она сразу щедро познакомила меня со всеми своими однокурсниками. Будущие артисты выгодно отличались от моих сокурсников-интровертов, были людьми веселыми и пришлись мне по душе. Кстати с одним из них, Федей Личенко, я быстренько открыла и закрыла для себя радости секса. С Машкиной легкой руки. Потому как она отзывалась о чувственных удовольствиях с большим восторгом.

Федя был потрясающе некрасив, но обаятелен. В институт его, вероятно, взяли с прицелом на роли отпетых негодяев. Внимание на него я обратила сразу, потому что твердо знала — мужчина должен быть некрасивым. Тогда на его фоне я буду выглядеть прихотливым цветком, он будет мной восхищаться, и вот тогда я раскроюсь перед ним полностью, и мы будет счастливы. Но теория на практике не подтвердилась. Федя был настолько некрасив, что мне никак не удавалось переключиться на что-либо другое. Сейчас я понимаю, что это было к лучшему. Мне было ни плохо, ни хорошо. А было никак, словно на зачете по физкультуре, когда на перекладине никак не подтянуться. Висишь себе обреченно и ждешь, когда все закончится и тебя отпустят. А что еще с тобой делать… Но это так, к слову.

Я же начала о главном — о профессии и ее издержках, о Машкиных балетных ногах и своих израненных руках. У пианисток, к примеру, тоже никогда не бывает длинных ногтей. Это я помню по собственному опыту.

— Что ты стучишь по клавишам, как восставший из гроба Ференц Лист?! — воскликнула моя эмоциональная учительница музыки Роза Нутовна, когда после зимних каникул я пришла на урок с нестрижеными ногтями.

Музыку я бросила. И восставший из гроба Лист сыграл в этом не последнюю роль. Моя упрямая фантазия рисовала мне эту картинку во всех ее отвратительных подробностях каждый раз, когда надо было идти играть на пианино. Восставший из гроба Ференц Лист рассыпающейся походкой стремится к роялю, стоящему в кустах, и в невероятном темпе наяривает свой знаменитый концерт, мерзко прицокивая кривыми желтыми ногтями.

Так я и стала художницей. Только, как и следовало ожидать, не совсем нормальной.

Прежде чем признаться кому-то, чем именно я занимаюсь, мой папа смущенно крякает, чешет затылок, скептически качает головой. И потом говорит это вечное:

— Видите ли, она… Ну как бы это сказать…

Собеседник, как правило, успевает подумать о худшем, а потому правда обо мне его уже не шокирует.

— Ева кует ключи от собственного счастья. Она занимается художественной ковкой металла. Учится в Мухинском. Конечно, было бы здорово, если бы она была просто художницей. Но у нее на этот счет свои идеи! — папа делает безумные глаза и выписывает рукой в воздухе холостые обороты.

Еще б немного поближе к виску, и я бы обиделась.

Идеи у меня и вправду есть. Мне даже по ночам снятся комнаты с кружевом чугунных решеток и лепестками кованых люстр. Папа считает, что лучшее, на что я могу рассчитывать после окончания Мухи, — это лирика кладбищенских оградок. И тут мне опять не к месту вспоминается безобразный Лист.