Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии - [91]

– Не беспокойтесь, – нашёптывала Рашель. – Они же не полные идиоты. Мероприятие публичное. Кто бы вас сюда позвал, будь оно секретным?

Вдруг возникли перебои с электричеством. Свет замигал. Жозефине стало не по себе. Пламя очага засияло ярче, пляшущие тени танцоров запрыгали по прохудившимся стенам храма. Синхронные движения их танца выглядели всё более угрожающе, земля дрожала от топота и музыки. Люди пыхтели от напряжения, то и дело прорезывался припадочный крик.

– Что за дурость! Шанпвели, расслабьтесь! – вопила Жозефина. Свет снова погас. Цепь наших защитников стала плотнее.

– Берегись! – крикнул нам Инар. – Дышать через рубашку!

Долю секунды мы смотрели на облако пыли в янтарном свете фонарей. Высыпают порошок, показалось Инару. Я вцепился в Рашель. В душе всё замерло. Прошлое и будущее слились в нескончаемую точку.

Но ничего не случилось. Подача электричества была возобновлена под радостные крики гостей. Наш страх сменился манерным недовольством.

– Слушай, если мы им так противны, давай уйдём? – предложила Рашель.

– Дорогуша, ты не сделаешь ни шагу! – возразила Жозефина.

– Но это же курам на смех!

– Не переживай, малыш. Остаётся недолго.

Жозефина была права. Отходчивый народец сменил гнев на милость, всячески подчёркивая своё дружелюбие.

Первым пожелал перемирия тот самый толстый президент:

– Братья и сестры! – обратился он к залу, как только по мановению его руки смолкли барабаны. – Я вам сейчас кое-что объясню.

– Кончай шуметь! – прикрикнул кто-то из его свиты.

– Цвет кожи человека, даже то, ведёт ли он себя по-людски или как не пойми что, никак не влияет на то, дело он говорит или не дело. Подходит нам или не подходит, вот в чём вопрос!

Мысль толстяка-коротышки вызвала бурную овацию.

– По себе знаю, – продолжил он. – Захочешь, значит сможешь. Я вам прямо скажу, почему такой фортель выкинул. Были у меня причины изъять кассету. Но когда Жан Батист сказал, мол, моя кассета, я сразу её белому вернул, это понятно. Если белый придёт в моё учреждение, я охотно ему дам записать наш ритуал. Он сможет даже разучить песни сообщества «Каннибал», пусть поёт себе на здоровье – мне не жалко. Но о чём поётся – только наше. Мотив – для всех, но смысл слов – только нам. Вот и всё. Девушка, мои извинения, – кивнул он Рашель. – Надеюсь, мы столковались.

Рашель поблагодарила, обещая непременно воспользоваться приглашением, но конец её учтивой тирады снова потонул в гомоне танцоров, жаждавших продолжить свой кордебалет под барабаны.

Все тотчас ринулись в пляс, позабыв про измышления и упрёки в наш адрес, и весь притвор храма преобразился в быстроногую карусель огней. На территории, как казалось недавно забитой до отказа, внезапно каждому из гостей нашлось место для танца. Кто-то вертелся как дервиш, кто-то дёргался, воздев обе руки, чтобы не задеть ими экспрессивного соседа, множество ног топтало землю, утопая в пыли по колено.

Будучи неважным танцором, я, тем не менее, проникся ритмом, копируя ловкие движения Рашель. К восторгу окружающих, мы влились в шеренгу танцующих синхронно, ничуть не исказив замысловатый танец. Дробный бой барабанов подбрасывал нас в воздух, втыкая на прежнее место в ряду. В таком трансе ты ощущаешь, как токи проносятся вверх по спине, врезаясь электрическим разрядом в мозг. Мы провели в плену у барабанов несколько часов, отравляясь благовонием, запахом рома и дешёвых духов вперемежку с дразнящим эротизмом близости тел, соприкасающихся в танце на миг. Мой разум за ночь выветрился, затерявшись где-то в прошлом. Он подчинялся лишь ритму танца, как колеблющаяся исполинская прядь морской капусты, которую, каким бы сильным не было течение, не выдернуть со дна.

Не знаю, в каком часу мы закончили. Помню только прохладный ветерок снаружи храма и проблески зари на жемчужно-сером горизонте. Ещё запомнились неподвижные пальмы и цоканье копыт мулов, везущих на городской рынок первых торговок. И огни в заведении Марселя Пьера, где можно было выбрать женщину себе по вкусу. Откинувшись на перила у входа, клиенты смаковали послевкусие ночи, проведённой в обществе нежных и безотказных красавиц. Сам я уже почти от них отвык.

В полной мере оценить важность записи, сделанной прошлой ночью, записи, которой мы едва не лишились, мне удалось лишь глубоко за полдень. Среди сумбурных песен и танцев было обнаружено два источника полезной информации. Во-первых – доклад, где прямо подчёркивалось, что общество Бизанго уходит корнями в Гаитянскую революцию. Во-вторых, что, пожалуй, ещё важнее, на плёнку попали имена полудюжины нынешних региональных лидеров этой организации в одном только округе Сен-Марк.

При неоценимом содействии Робера Эрье – дяди Рашели, нам удалось установить контакт не только с президентами, но и с императорами. Самым влиятельным и полезным человеком среди пяти этих лиц дядя назвал Жана-Жака Леофена.

Наше первое посещение Леофена было визитом вежливости, и приняли нас тоже, как гостей со стороны. Пожилой мужчина явно был неравнодушен к изделиям из золота, судя по унизанным перстнями пальцам, браслетам и цепочкам на обеих руках, на груди и на шее. Ходил, слегка прихрамывая.