Змеиный взгляд - [7]

Жена вышла на опушку и спросила:

— Ты что кричал? В чём дело?

— Лосёнка видел, — ответил я, от волнения так неубедительно, что сам себе не поверил.

— А смеёшься почему? Шутишь?

— Не шучу. Просто отличное настроение, мне его теперь надолго хватит… Вот здесь лосёнок стоял, почти рядом со мной. Я крикнул, он испугался и исчез. А потом его лосиха позвала, промычала…

— Я слышала мычание, — сказала Вера. — Думала, это корова.

— Откуда тут, в дремучем лесу взяться коровам, подумай? Если бы какая и забрела, её бы волки загрызли. Нет, это лосиха. Она мычит по-коровьи.

— Чудеса, — сказала жена и глянула на мужа всё-таки с сомнением.

— Чудеса-то чудеса, но это и правда. Мне повезло. Так всё и было, как говорю. Ничего не выдумываю, — ответил я спокойно, с достоинством, но тут же пошёл расписывать встречу с лосёнком живо, увлечённо и подробно. Жена с интересом слушала, переспрашивала и верила. Мы с ней и грибы перестали высматривать.

С тех пор мне нередко видится лосёнок на лесной опушке. Как представлю милое лесное создание, его карие младенческие глаза, не замутнённые тревогой и недоверием, как вспомню наше с ним короткое взаимное расположение, так невольно улыбнусь, и на душе станет теплее. Может быть, и животное вспоминает человека.

Драма в курятнике

В одном из своих деревенских рассказов я, помнится, жаловался на гусака, который, когда я шёл к водяной колонке, бегал за мной, вытянув шею, раскинув крылья и шипя:

— Ух, ущипну!

Пробовал я говорить с ним по душам: как, мол, не стыдно? Что ты себе позволяешь? Зачем пристаёшь к человеку, ни в чём перед тобой не повинному? Но распоясавшегося хулигана увещевать бесполезно, он понимает только кулак; и, не стерпев, я однажды пригрозил гаду:

— Если не отстанешь, шею сверну!

Мне кажется, он испугался, понял, что не шучу; пока больше не нападает, только косо глядит круглым глазом, делает вид, что ничего не боится и готов опять ринуться в атаку.

С гусынями же из его компании я в мирных отношениях. Они бродят по улице, переваливаясь с боку на бок и вихляя задом, этакие важные барыни, мирно щиплют траву, лежат, как насытятся, у забора своего подворья и не обращают на меня внимания. Правда, когда их ухажёр измывался над человеком, гусыни вскидывали головы и галдели в мою сторону: «Га-га-га…», — а мне в их гортанных криках слышалось:

— Вот он какой, наш гусак! Он нас оберегает, никому в обиду не даёт! А ваши гусаки так же заботятся о своих гусынях?

Однажды в середине лета, наливая в ведро воду из колонки, я увидел, как одна из гусынь свернула с травы на песчаную дорогу, накатанную меж двух порядков домов личными автомобилями некоторых селян и дачников. Жирная птица полежала брюшком на песке и снесла яйцо. Оставив ведро с водой, я подобрал ценный продукт, тёплый после утробы, и пошёл с ним к тётке Полине; изба её стояла рядом с колонкой.

— Пожалуйста, — говорю, взойдя на пристрой крыльца и подавая загорелой моложавой хозяйке лежащее на ладони яйцо, раза в два больше куриного, сильно вытянутое и с серым оттенком. — Ваша птичка снесла. Какое крупное! Никогда не ел гусиных яиц. Какие они на вкус?

— Куриные лучше, мягче. А вы оставьте его себе и попробуйте. Потом скажете, понравилось или не понравилось, — ответила женщина, которую деревенские почему-то за глаза называли тёткой Полиной, хотя многие из называвших были старше её. Вероятно, кто-то однажды случайно поименовал её так, а другие подхватили, и возраст никакого значения тут не имел. Мне Полина вообще годилась в дочери, но никто не кликал меня дядькой Альбертом.

Я поблагодарил её, но дар не принял, объяснив, что несу ведро с водой и по дороге могу нечаянно разбить замечательное яйцо, тем более что буду подниматься домой по каменистой тропинке в крутую гору. Очень станет жалко, если разобью. В следующий раз, сказал, возьму, и мы с женой попробуем.

— По-моему, в нашей деревне только у вас есть гуси, — заметил я. — Ни у кого больше я их не видел.

— Почему? — Она пожала обнажённым смуглым плечом. (Одета Полина была в светлое платье без рукавов.) — Имеются ещё любители. Пройдите по-над речкой в другую часть деревни и увидите. Там гуси в речке плавают.

— Хорошо, пройду, поинтересуюсь, — сказал я и кивнул через плечо на разноцветных хохлаток с петухом, гулявших по двору и за подворьем, рядом с гусями. — А у вас, смотрю, и кур немало.

— Люблю всякую живность, — ответила она. — Я раньше и кроликов разводила, и корову держала, и козу. Но с годами стало надоедать. Всё ведь на одни руки. Сын с женой приезжают раз в году. А мужа у меня давно нет. С курами моими, знаете ли, ныне прямо беда.

— А что такое?

— Да пропадают! Лиса ворует!

— Лиса? Неужели из тёмного леса сюда бегает?

— Откуда же? У нас тут кругом леса! Привязалась, подлюга, и нет от неё покоя! Наверное, с десяток курочек унесла! Ни к кому другому больше вроде не лазит. Почему только ко мне — пёс её разберёт. Может, прослышала, что живу одиноко и что из моего дома, наверняка, не выйдет мужик с ружьём и не жахнет в неё.

Полина сощурила тёмные глаза, показала кулак и из приветливой добродушной женщины превратилась в крутую мстительницу, вспомнившую невзначай заклятого врага.