Змеиный перевал - [11]

Тут его перебил Дан Мориарти:

Что ты подписал, Фелим?

Было тама две бумаги. Одна была такая, что ежели я не выплачу деньги в такой-то срок, то земля моя будет в обеспечение долга. А вторая от имени поверенного в суде, что такой-то, мол, срок и такие-то деньги. И я был уверен, что мне ничего не грозит — я же все уплачу в срок, а если уж совсем какая беда случится, успею у кого другого перезанять, чего не хватает. А возврат в десять раз больше суммы долга, немало же! Вот и в том, думал, его интерес. Да чего теперь назад смотреть! Подписал я бумаги — тому уж год и одна неделя. И неделю назад время пришло, — он подавил рыдания и продолжил. — Ну, значит, год минул, и сами знаете — плохой тута был год, и я уж увидал, что никак мне сумму не поднять. Парень-то молодец, он мне, считай, ничего не стоил — сам брал работу и кормил себя, а девочка моя, Нора, приехала из школы и тута трудилась со мной, и мы каждый пенни экономили, да что толку! Так и не смогли собрать, скока надо! А тама еще беда со скотом учинилась, тоже все знаете, и три лошади, что я продал в Дублине, померли раньше, чем истек срок гарантии. Что они не хворые.

В разговор вмешался Энди:

Да уж правда! В Дублине какая-то напасть со скотом и конями приключилась повально. Даже мистер доктор перфессур Фергюсон разбирался, да не разобрался!

Джойс кивнул и продолжил:

И как время-то приближалось платить, мне все страшнее делалось, но Мердок сам пришел, я был один как раз, и говорит он мне: мол, не бойся, про шерифа и не думай, мол он ему записку послал, что дела у нас слажены. И ты, говорит, Норе-то не сказывай, не пугай девочку, женщины, мол, близко к сердцу все принимают, а то все мелочи для нас, для мущщин. И, прости меня господь, я ему и поверил. Ни слова детке моей не сказал о том — даже когда от шерифа письмо пришло. А как появилось объявление про мою землю на столбе, я его и сорвал сам, чтобы детка моя не перепугалась, — спаси меня, господь! — он смешался, опустил голову, но потом собрался с силами и продолжил: — Мне все же было неспокойно на душе, и чем ближе была дата торгов, тем я сильнее места себе не находил. В итоге все сказал Норе. Это вчерась тока было — вот гляньте на меня нынче! Нора считала, что нечего доверять гомбину, послала меня в Банк Гэлоуэя взять денег в долг. Она сказала: ты честный человек, ты фермер со своей землей, банк ссудит тебе деньги. И точняк: пришел я утром в банк, как назначено, и меня там встретили чин-чином, Нора спросила у матери-настоятельницы, та ей описала, как мне себя вести, как просить. И управляющий в банке — настоящий джинтман, он мне ответил: мол, я могу взять деньги в долг. Я лишь оставил расписку и получил деньги. Вот они тут, в кармане, в хороших банкнотах. С ними я в озеро свалился, но, к счастью, они все целы. Но слишком поздно, помоги мне, господь! — он помолчал, а потом с видимым усилием добавил: — Банк мне поверил, и я не должен обмануть их. Верну деньги в Гэлоуэй, как можа скорее. Я человек поконченный, но не бесчестный. Но бедняжка Нора! Помоги ей бог! Все это разобьет ей сердце.

В комнате повисла тишина, нарушаемая только сочувственными вздохами. Первым заговорил священник.

Фелим Джойс, я тебе говорил уже, в самый разгар твоей страсти, что Бог знает, что делает, у Него свои пути. Ты честный человек, Фелим, Господь знает это, и, поверь мне, Он не покинет тебя в твоих страданиях. Псалмопевец говорил: «Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным и потомков его просящими хлеба»[1], подумай об этом, Фелим! Пусть эти слова утешат тебя и бедную Нору. Благослови ее Господь! Она хорошая девочка. Ты должен быть благодарен за нее — такая дочь сама по себе счастье в доме, она заменила мать, прекрасную женщину. А твой мальчик, Юджин, он получит профессию и прославится — может, даже на всю Англию. Благодари Бога за его милости, Фелим, и доверяй Ему!

В комнате воцарилось гробовое молчание. Наконец, суровый фермер встал и пожал руку священнику.

Благослови вас Господь, святой отец! — сказал он. — Вы умеете найти слова утешения.

Сцена была чрезвычайно трогательной, никогда ее не забуду. Казалось, худшее для несчастного уже позади, он уже миновал самые мрачные часы, высказал свою беду, теперь он готов был ко всему: по крайней мере, на ближайшее время. Я был уверен, что даже самое горькое разочарование не ожесточит сердце этого сурового и порядочного человека.

Старый Дан попытался на свой практичный лад утешить соседа:

Конечно, беда, Фелим, отдать родную землицу такому мерзкому типу, как Мердок. Но вот чего я тебе скажу: ты без работы не останешься. Ты вот скажи — ты всю землю под залог записал или тока нижнюю ферму? Поля Утесов за тобой остались?

В глазах бедолаги Джойса сверкнула надежда, лицо смягчилось.

Тока нижнюю ферму, слава богу! В самом деле, с Полями Утесов-то я не распрощался! Они ведь принадлежат не мне, а Норе, оставлены ей матерью — так и записано по закону, жена моя получила их от своего папаши к свадьбе с условием, что он тама до смерти сам управлялся. А как он помер, так вся земля та на нее отошла. Тока боюсь, что сама та земля немногого стоит, воды на ней нет, мы-то воду брали с нижней фермы. А если доставлять воду в гору издалека, с моей новой земли, — последние слова он произнес с горькой усмешкой, — трудно чего тама вырастить — можа, гречиху. Побьюсь об заклад, что воду-то Мердок оттудова сразу отведет. Поди, он и Поля Утесов хотел заграбастать.