Змеи. Гнев божий - [12]

Сейчас Эвелина готова поставить десяток золотых яблок на то, что у Ветра есть, чем поделиться. И расколоть его оказывается проще, чем подгнивший грецкий орех.

Ветер понижает голос до хриплого полушепота:

– Ну, я не знаю, насколько это правда, но говорят, что Илюха – один из тех безумцев, что загремел сюда по собственной воле. Вроде как дорожку кому-то могущественному перешел, вот и решил, что нет на этом свете безопасней местечка, чем то, откуда невозможно сбежать.

Глядя на богатыря, сложно представить, что такой верзила вообще может кого-то бояться. Но есть в нем что-то от беззащитного младенца: неумелые движения руками да и какая-то общая медлительность, заторможенность. Если остальные обитатели Божедомки хоть как-то пытаются социализироваться – порой создавая удачные союзы, а порой наживая кровных врагов, – то Илья всегда был сам по себе.

– Я слышала, когда-то его услуги наемника были в цене, – продолжает прощупывать почву Эвелина.

– Да только те времена давно прошли. Говорят, он единственный мог одолеть Соловья. Не уничтожить, конечно, потому что это дьявольское отродье даже атомный взрыв не потревожит. Я помню, как, временами пролетая мимо земли Киевской, слышал лязг их оружия.

– И что, ты думаешь, он теперь отошел от дел?

Из противоположного угла камеры раздается фырканье.

– Одна моя знакомая говорила: раз севший на диван мужик никогда с него не встанет. – Ветер делает паузу. – В нашем случае, правда, не на диван, а просто. Севший.

Проведя с этим человеком почти четверть века в противоположных камерах, Эвелина в первый раз заговаривает с ним только сегодня. Она прибивается к нему тогда, когда внимание Каракатицы больше всего ослаблено: перед боями.

Удивительно, но, несмотря на разрешенный всего раз в месяц душ, от Ильи пахнет весьма приятно. Какими-то луговыми травками, хвоей, дождями – в общем, всем тем, о чем Эвелина уже практически позабыла.

– Эй, слышишь, друг, – зовет она его, засунув руки в карманы широких штанов. Едва удерживается, чтобы, как другие заматеревшие заключенные, не свистнуть или не матюгнуться. Слова имеют слишком большую ценность – уж это она усвоила еще с младых перьев.

Илья не оборачивается. Просто продолжает плестись по направлению к арене, как самый послушный баран из подгоняемого розгами стада.

– Эй, пс-ст, Муромец.

На этот раз он чуть ведет головой, давая понять, что услышал. Лоси где-то неподалеку, но они слишком взбудоражены предстоящими боями, чтобы сделать им замечание.

– Я помогу тебе, – одними губами произносит Эвелина, но этого достаточно.

– Нет, спасибо. – Голос у богатыря звучный, низкий – так полы построенного спустя рукава домишки потряхивает во время землетрясения.

Даже идя неторопливым шагом, Илья все равно довольно быстро обгоняет коротконогую Эвелину и устремляется вперед, в толпу. Только от Эвелины так легко не отделаешься: она обеими руками вцепляется ему в запястье, и какое-то время он ее так за собой тащит, словно она ребенок на санях.

– Нет, ты меня не так понял! – Эвелина бы скорее предпочла говорить наедине, но в таких обстоятельствах выбирать не приходится. – Я помогу тебе не выбраться отсюда. Я помогу тебе остаться здесь.

Сентябрь, 2018

Всего у дьявола три сына. Старшим он безумно гордится: статный, рогатый, собственным потомством богатый. От матери ему достались аккуратненький носик и привычка добиваться своего (одно ее требование увеличить температуру в котле второго рва восьмого круга чего стоит!). От отца – способность воспламенять предметы взглядом и умять одиннадцать индюшиных котлет на обед. Бедная нянюшка Ильинишна вся испереживалась, пока рядом с домом не организовали птицеферму, а то ее Петрушенька, видите ли, «оголодает без куриного мяска и помрет».

Второй сын – как хорошая закуска к пиву: без нее пиво еще можно пить, а вот наоборот вообще никак не получится. Вроде бы и образование неплохое, и способность сводить людишек с ума имеется, и даже женушка вполне себе ничего – рожки всегда отполированы так, что смотреть приятно. А вот в целом – ничего выдающегося. Отличное дополнение к семейству, род не позорит. Только вот что с ним, что без него – один хрен. На какой-то из Купал Леня отправился в человеческий мир, завернул в кабак да так наклюкался, что его потом не то что собутыльники – родной отец не признал. Думал, это мужик какой деревенский пытается его провести и родным сыном прикинулся.

Но более всего примечателен младший отпрыск. Рога не выросли даже к совершеннолетию, что делает беднягу больше всех родственников похожим на обычного человека. Ростом невелик, толстоват, уже годам к трехстам – с залысинами. Единственная способность – криком лопать ушные перепонки, да только какой от этого прок. На всех официальных церемониях его обычно сажали позади братьев, чтобы у зевак не было возможности разглядывать неудачного отпрыска знатного семейства.

Не выдержав унижений, в один прекрасный день младший сын дал деру с берегов кровавой реки, и с тех пор только братья-ветры его и видывали.

Зовут этого сына Соловей.

За годы скитаний он успел обрасти врагами, женами и детьми, годами и безразличием. Грабить простолюдинов на проселочных дорогах ему быстро надоело, да только поздно было: кое-какие богатыри уж его заприметили и вышли за ним на охоту. Разбойника годами преследовали поборники справедливости, натравливая на него собак и всякий раз пытаясь загнать в угол. Только вот борьба эта была бесконечна, пока однажды путь Соловью не перешел некий Илья Муромец, еще совсем недавно прикованный к постели и неспособный пошевелить ни дланью, ни ногой.