Злюка - [12]

Мне это тоже не нравится в Варе, кстати. Если человек все время молчит, то это подозрительно (как и в случае с моей прабабушкой). Либо он скрывает что‑то, либо у него вовсе нет мыслей. Потому что если человек живой, думающий, анализирующий действительность, то в голове у него всегда кипит работа, он реагирует на внешний мир, он пытается познать себя… А тут какая‑то каменная глыба, а не человек. И лицо это спокойное, под шатром из соболиных черных бровей. Она идет и молчит. Смотрит и молчит. Ну скажи же что‑нибудь! Не словами, так взглядом. Краешком губ хотя бы, но вырази себя‑то!

Хотя, чего я привязалась к этой Варе. Ведь благодаря ей мы с Тобой и заговорили впервые. Нет, безусловно, до того дня мы в школе перебрасывались ничего не значащими фразами, здоровались. (Ты, кстати, здоровался со всеми и для всех находил пару‑тройку фраз, задорных и добрых.) Но вот чтобы мы с Тобой говорили… Такого еще никогда не было. Кто Ты — номер первый, и кто я — предпоследняя циферка…

Так вот, однажды Ты зашел к нам во двор. Я, обычно шлявшаяся по улицам и искавшая случайных встреч с Тобой (иногда это получалось, кстати, и Ты тогда весело махал мне рукой с противоположной стороны улицы или бросал, пробегая мимо: «Привет, Ритка!»), тут оказалась лицом к лицу с Тобой.

— Привет, Ритка. — Ты энергичной походкой вынырнул из‑за угла моего дома, сразу подошел ко мне. Я, сидевшая под липами на лавочке, оцепенела, подобно меланхоличной Лили.

Я смогла только кивнуть в ответ.

— Ты тут живешь, что ли? А я к Варе Новосельцевой. Знаешь такую?

Я смогла только кивнуть в ответ.

Ты сел рядом как ни в чем не бывало.

— Она в МГИМО этим летом поступает. Хочу спросить у нее одну книжку… — Ты посмотрел на наручные часы. — Обещала в три выйти. Сейчас без пяти. А ты, Ритка, надумала, куда через год пойдешь?

Я смогла только отрицательно повертеть головой. Хотя на самом деле мое будущее было определено — мама собиралась взять меня секретаршей на свой завод. У нас в городе был большой завод («градообразующее предприятие»), на котором работали большинство жителей, в том числе и мама — в почетной должности главного бухгалтера.

В этот момент из подъезда вышла Варя — в длинном темно‑синем платье, с высоко забранными волосами. В одной руке Варя несла книгу, а другой придерживала сидевшую на плече Лили, свою знаменитую игуану.

— Варенька, привет! Что за чудо? А погладить можно? Не укусит? Это кто — он или она? — непринужденно болтал Ты.

Варя ответила, глядя на меня из‑под своих соболиных бровей. Потом поздоровалась со мной.

Я смогла только кивнуть в ответ. А потом… А потом я поняла, что веду себя крайне глупо и неправильно. Что я теряю? А ничего.

— По‑моему, ящерица — это скучно, как ни в чем не бывало заговорила я.

— Как это скучно? — без всякого выражения спросила Варя. — Это редкое животное.

— Ну и что… Оно холоднокровное ведь? Равнодушное? — нахально продолжила я.

— Нет, она меня узнает. Меня Лили никогда не кусала, — вежливо возразила Варя.

— Это хорошо, что она хозяев узнает и не кусает их. Но она же не играет, не ластится, не показывает свою радость, когда ты, например, приходишь домой? Дрессировать ее можно? А вот собаку — можно… С собакой интересно. Выходишь с ней гулять, бросаешь мячик — она приносит… Радуется дико, когда видит тебя. Даже облизать может. А кошки? Я обожаю котят! — с чувством, свирепо воскликнула я. Вот ведь, словно плотину прорвало. — Они такие пушистые, милые… Их так приятно держать в руках, гладить! Эта радость прикосновения… А тут какая радость? — Я протянула руку к Лили, намереваясь ее погладить. Лили щелкнула челюстями — я едва успела отдернуть пальцы. — Ой…

Ты засмеялся. Так заразительно, что даже Варя улыбнулась. И я тоже засмеялась.

Мы стояли и хохотали. И Ты смотрел только на меня — с веселым удивлением, одобрением. Ласково. Словно то, что я сказала и сделала, было забавным и милым.

Во двор вышла Нина, моя подруга. Она тоже особо не общалась с Варенькой, но тут увидела меня, подошла, и мы уже заговорили вчетвером, и получилась компания.

Правда, болтала больше я — острила, шутила, Ты подхватывал мои шутки, глядя на меня со все большим удивлением, одобрением.

Потом Вареньку позвала бабушка (экзамены же на носу, отвлекаться нельзя!). И Нина тоже ушла, напоследок зыркнув на меня очумелым взглядом, в котором читалось откровенное: «Ну, Ритка, ты даешь! Самого Макса кадришь!» Мы остались с Тобой вдвоем. И я так отчаянно, так неистово не хотела с Тобой расставаться! Мы еще час с Тобой болтали, сидя на скамейке.

Мы словно друзьями с Тобой стали.

А потом, на следующий день, Ты подошел ко мне в школе, и мы опять долго говорили, и на следующий день говорили, а потом Ты специально встретил меня, и мы шли из школы вместе… Идя рядом с Тобой, я испытывала какое‑то необыкновенное ликование, словно совершила подвиг.

Наступили каникулы. Большая часть одноклассников куда‑то разъехались, учителя принимали экзамены у других классов (а значит, не отвлекали Тебя, незаменимого, общественной работой), и это было мне на руку. Поскольку мы с Тобой могли и не разлучаться почти.