Злые люди и как они расплачиваются за свое зло - [30]

Говоря «мы», я не знал, кого имею в виду. Это был блеф. Мои знакомые, такие же парни по возрасту, как я, вряд ли могли мне помочь в таком необычном деле. Городские интеллигентные ребята, приехавшие на север, чтобы хорошо заработать. Они носили очки, галстуки и вязаные жилетки, любили поговорить о науке и прогрессе, любили чай, а не спиртное, и не могли похвастаться развитой мускулатурой или опытом уличных драк. Они спасовали бы, опустили бы руки, а то и не решились бы даже возмущаться. Других хороших знакомых в нашем общежитии я не завел. К большинству из тех, кого я встречал ежедневно, меня не тянуло. Ближайшие соседи по коридору – семья из трех человек – жили закрыто, ни к кому не ходили и к себе не приглашали. Другой ближайший сосед был почти вконец опустившийся пьяница, беседующий сам с собой и со всеми подряд. Своими непонятными разговорами он лишь утомлял. Может быть, прожив несколько лет в этом месте, я и мог бы призвать в помощь двоих-троих надежных и сильных людей, но в то время, о котором идет речь, мне пришлось бы действовать одному, если я бы что-нибудь затеял.

Впрочем, раз в месяц я бывал в гостях у моего троюродного дяди. Но что это был за человек? Он любил лесть. Ему нравились хорошие слова о его возможностях и вообще о масштабе его личности.

Он любил выслушать положительный отзыв о своей заботе обо мне. Как он улыбался, когда я нахваливал общежитие и рабочий участок! Он испытывал огромное удовольствие.

Когда я однажды зачем-то рассказал, что сосед за стенкой почти совсем опустившийся пьяница и недавно уснул у своей двери, так и не войдя внутрь, дядя помрачнел и произнес: «Что ты имеешь в виду? Что общежитие – плохое? Не дури, Аркадий. Прекрасное общежитие! Великолепное!» С того дня я решил рассказывать о нашем общежитии только розовые небылицы, чтобы дядя улыбался. И он действительно был рад послушать о том, чего никогда не происходило. То же я рассказывал и о рабочем участке. Все исключительно хорошо, говорил я. Редкое везение – работать в такой бригаде, как моя, да еще с таким начальством. И дядя пьянел от наслаждения.

Поэтому я не мог рассказать о Николае – это выглядело бы как жалоба на мою жизнь. Это сильно огорчило бы дядю. Его огорчила бы именно жалоба, а не какой-то избивающий женщин Николай.

Дядя Миша был щедрым и гостеприимным, но болезненно самолюбивым. Я понял это быстро, всего за несколько дней. Он не желал слышать о том, что мне плохо. Я должен быть счастливым – только потому, что это он пригласил меня на север.

Я не сказал ему, что давно уже работаю на другом участке. О, что бы было, признайся я в этом! Дядя расстроился бы, его хорошее настроение улетучилось бы. Наверное, он воскликнул бы: «Значит, тебе не понравилось? Не понравилось, да? Значит, я плохо тебя устроил?» Потом дядя упрекнул бы меня в неблагодарности и впал бы в меланхолию.

Вот почему мой родственник не мог стать мне ни помощником, ни советчиком.

А я не знал, к какому средству прибегнуть, чтобы хотя бы напугать Николая. Все, о чем я думал, было поверхностно.

Иногда я приходил в состояние, близкое к отчаянью. «Боже мой, ну что за жизнь! – думал я. – Вот тут, рядом со мной ходит, засовывает в рот еду, курит, пьет водку и храпит во сне человек, избивший слабое животное и молодую девушку! Мерзость какая! Как мне отсюда выбраться?»

Я очень хотел бросить это общежитие. Но я не мог – мне попросту негде было бы жить. Переехать в другую комнату тоже было нельзя: комендант сказал, что свободных мест не предвидится.

Пришлось жить рядом со злым человеком и терпеть.

В тот день, когда я крикнул ему, что «мы» будто бы что-нибудь придумаем, он вдруг успокоился и махнул на меня рукой.

Если у него и было какое-то беспокойное чувство, то оно исчезло.

Наверное, он подумал, что люди, которые собираются действовать, именно действуют, а не сыплют словами. А я стоял на месте и произносил речь: «Зачем, почему?»

Вскоре Николай убедился, что я не в силах ему навредить, и стал презрительно ухмыляться. Толкал меня. Колотил ногой в дверь ванной, крича: «Давай, выметайся!», и выражения с каждым днем становились все грубее.

Николай видел во мне слабого и глупого паренька.

Неожиданно у меня появилась возможность сменить комнату. Мне помог в этом тот самый сосед-пьяница. Попавшись мне в коридоре, он как всегда завел какой-то путаный разговор, и я подумал: «Вот бы подсунуть его Николаю – пусть болтает». Тут же меня осенило: «Почему бы мне не поменяться с этим пьяницей комнатами? Ведь он живет один и ему одиноко!»

Я зашел к этому человеку поглядеть, как он живет. Его комната была в ужасном состоянии, прокуренная и невероятно грязная, и все же я обрадовался возможности сменить обстановку. Я сказал: «Послушайте, вам, наверное, одиноко одному. Так? Уныло, тоскливо. Предлагаю вам переехать в мою комнату, а я поселюсь тут, у вас. Как вы на это смотрите? Идет? Мой сосед, Николай, кстати сказать, тоже любит выпить, и вдвоем вам будет веселее».

Пьяница сразу же согласился.

Но переехать мне не пришлось… Из-за события, которое случилось в тот же день, всего через полчаса после того, как я договорился с соседом-пьяницей об обмене комнатами.