Злые игры. Книга 2 - [101]

— Спасибо, — ответила Энджи. Но все же пошла.

Ее тронуло то, как они оба с ней держались и как изо всех сил старались подбодрить ее. Они заказали угловой столик в маленьком итальянском ресторанчике, в котором явно очень часто бывали; когда Энджи пришла, на столе ее уже дожидалась бутылка шампанского.

— Конечно, мы не можем себе этого позволить, — весело согласился Томми, когда она начала было протестовать, — но это за счет заведения, а вы ее заслуживаете.

Томми был набит анекдотами и всякими интересными и смешными историями, а Макс рассказывал занятные случаи из своего последнего опыта ученичества в «Мортонсе». Они расспрашивали ее о состоянии ее собственного дела, о том, как она ухитряется им заниматься, когда у нее столько других проблем; говорили, что считают ее удивительнейшей женщиной; спрашивали, не могли бы они чем-нибудь ей помочь. Энджи ответила, что пока нет, ничем, но ей очень приятно знать, что в случае необходимости есть к кому обратиться. Все они довольно крепко выпили и принялись обмениваться непристойными шутками; потом Томми настоял на том, чтобы отвезти ее домой на такси, и, когда они остановились, немного не доехав до самого дома (на случай, если Малыш будет смотреть в окно), Томми поцеловал ей руку и заявил, что она мужественная женщина. Входя в дом, Энджи ощущала такой прилив бодрости и энергии, какого не испытывала уже очень и очень давно.

В середине августа она позвонила Максу и сказала: «Помнишь, ты когда-то говорил, что хотел бы мне помочь. Есть возможность».

Она рассказала ему о Мелиссе: о том, что та постоянно груба с ней, что от нее нет никакой помощи, что она плохо ведет себя не только по отношению к ней, Энджи, но и по отношению к отцу, отвергает любые предложения дружбы, не желает даже садиться вместе со всей семьей ужинать, а если не может открутиться, то сидит молча, всячески показывая, что не желает участвовать ни в каких разговорах, и к тому же всякий раз, когда Кендрик отправляется с Георгиной «проведать дорогого дядю Александра», просит, чтобы и ее тоже взяли в Хартест.

— Малыша все это страшно задевает. Ты же знаешь, как он ее обожает. Кендрик говорит, что она всегда была к тебе неравнодушна и слушалась тебя. Ты бы не мог с ней поговорить?

— Разумеется, — ответил Макс. — Считай, что дело сделано. Завтра позвоню ей, приглашу на обед или еще что-нибудь придумаю. Она это любит. Глупышка. А как Малыш?

— Все хуже, и довольно быстро, — ответила Энджи и с удивлением услышала, как задрожал ее собственный голос.

Проведя в Лондоне с Максом целый день, Мелисса вернулась с довольно пристыженным видом; едва войдя в дом, поспешила на кухню и первым делом обняла отца.

— Как приятно быть снова вместе, — прощебетала она. — Лондон такой грубый город. Может быть, поиграем после ужина в «монополию» или еще во что-нибудь? Энджи, какой у вас потрясающий свитер! А чем это так изумительно пахнет? Хотите, я завтра посижу с малышами, а вы сходите вдвоем в кино или еще куда-нибудь?

По-видимому, она совершенно забыла, что при близнецах была няня, которая не подпускала к ним даже мать, не говоря уже о ком-нибудь еще, и что по крайней мере на двадцать миль вокруг не было ни одного кинотеатра; впрочем, все это было и не важно.

Через два дня Энджи позвонила Максу, чтобы поблагодарить его:

— Она до сих пор ведет себя как ангел. Как тебе это удалось?

— Маленький шантаж, небольшая игра на чувствах, — ответил Макс. — Это было не очень трудно.

Только много недель спустя Томми со смехом рассказал Энджи, в чем заключался этот маленький шантаж:

— Он сказал Мелиссе, что всегда считал ее по-настоящему хорошим человеком, таким, с которым ему самому хотелось бы постоянно быть рядом, а тут до него в последнее время стали доходить слухи, будто на самом деле она совершенно не такая, и ему от этих слухов очень грустно. Когда Мелисса выслушивала все это, у нее по щекам текли слезы, и она пообещала ему, что исправится.

— Она и в самом деле исправилась, — заметила Энджи. — Сработало.

* * *

Потом, уже в конце осени, Малыш стал ходить на работу только три раза в неделю. У него заметно ослабла и вторая рука, время от времени возникали затруднения с речью, отчего он испытывал неудобство и смущение, а когда он уставал, все это проявлялось еще резче. Он все чаще и легче раздражался, подолгу пребывал в скверном настроении и слонялся по дому, не находя себе места и рыча на всякого, кто попадался ему по дороге.

И эту проблему сумел разрешить тоже Макс.

— Как-нибудь в очередной понедельник я просто застрелюсь, — жизнерадостно сообщила ему Энджи, когда он как-то позвонил узнать, как идут дела.

— Почему именно в понедельник?

— Малыш по понедельникам просто невозможен. Раньше он любил этот день, любил выходить снова на работу после уик-энда, после отдыха; а теперь он сидит дома и страдает и старается сделать так, чтобы я тоже страдала.

— Томми тоже по понедельникам дома, — после некоторой паузы проговорил Макс. — Может быть, свести их как-то с дядей Малышом? У Томми появился какой-то отвратительный новый приятель, жутко богатый араб, его зовут Аль-Махду, он заявляется с пластиковыми сумками, набитыми деньгами, и таскает Томми с собой по магазинам. Лучше уж пусть Томми сидит с дядей Малышом.