Злость - [38]
Веспер стоит рядом, на шаг впереди нее, и протягивает руку.
– Что? – рычит Диада.
– Дай помогу.
– Мне не нужна…
Постепенно Веспер опускает руку.
– Я… я не поблагодарила тебя за спасение, и до этого, в Сонорусе. Их было так много, а ты им противостояла.
Их взгляды встречаются.
– Я обязана тебе всем.
Диада уже не так хмурится. Снова глубоко вздыхает, снова сглатывает. Резким, грубым движением хватает Веспер за руку.
– Пойдем. Пора наверх.
Они карабкаются вместе. Козленок спускается им навстречу, блеет, снова запрыгивает на уступ.
На их счастье, вершина оказывается плоской, и добрая половина пути уже проделана. Каменистая почва уступает место внезапному всплеску жизни – полям дикоросов, буйно раскинувшихся на мили вокруг гигантских бледно-желтых стеблей, жаждущих стать деревьями.
Они ныряют в это буйство и падают на землю несколько ниже, чем ожидалось. Вскоре мир превращается в череду гнутых жилистых прутьев, клонящихся вниз, чтобы уступить место другим. Бесконечная полоса золота. Они часто останавливаются, чтобы свериться с навикомплектом и вдохнуть чистый воздух над головами.
Почва под ногами густая и темная, жирная и топкая. Веспер слышит хруст и смотрит вниз. В грязи извиваются оскверненные создания, корежится скопление тараканьих панцирей. Девочка проходит мимо, и они опрокидываются на спину, обнажая мягкое, омерзительно-розовое плоское подбрюшье.
Впереди прутья редеют, открывая вид на место упокоения старого автофермера. Он – один из последних. Руки-лезвия остаются неподвижными уже долгие годы, и легионы существ исследуют его внутренности, устраивают себе жилища среди проводов, таятся за стальными пластинами. Машина сливается с землей, кажется, что одна вырастает из другой.
Из пустых глазниц выбиваются цветы, металлические пальцы на ногах обвивают корни.
Веспер долгое время глазеет на махину.
Диада замечает и тормозит.
– Что такое?
– Красиво, да? – улыбается девочка.
– Нет.
– Откуда ты знаешь? Ты даже не удосужилась посмотреть.
– Я посмотрела.
– Нет, не посмотрела!
Диада скрипит зубами.
– Это глупо.
– Просто взгляни. Это не займет много времени.
– Ладно.
Она бросает беглый взгляд и согласно бормочет, стремясь продолжить путь. В некоторых местах они расталкивают растущие прутья, в других – обходят их. Козленок не отходит далеко и часто чихает.
Веспер пихает Диаду в бок.
– Ну, что скажешь?
– О чем?
– Ты же знаешь.
– А, это было…
– Как?
– Иначе.
– Иначе?
Остатки терпения испаряются.
– Что ты хочешь от меня услышать? Чего ты от меня ждешь? Это сломанная машина, и что? Она не поможет нам выжить, она даже не работает.
Вопреки инстинкту самосохранения, девочка улыбается.
– Что ты на меня пялишься? Плевать на клятву, если ты не прекратишь улыбаться, то я тебя заставлю!
Несмотря на угрозу, улыбка становится шире. Диада угрожающе надвигается, и Веспер поднимает руки.
– Прости. Я не смеюсь над тобой, я за тебя рада.
– Что? Говори яснее, чтоб тебя!
– Твоя речь. После Соноруса она была рваной, но теперь ты на меня злишься, и она опять звучит естественно.
Диада останавливается и падает на листву. Толстые стебли колышутся, но не гнутся. Руками она закрывает лицо, и так закрытое забралом. Пытается дышать, пытается подавить рыдания, но в этот раз горечь слишком сильна. Появляются слезы – обильные, стремительные, затуманивающие визор, затуманивающие весь мир.
Тысячу сто шестнадцать лет назад
Годами Массасси странствует. Экспериментирует с едой, экспериментирует с телами, берет, что ей вздумается, ломает, что ей вздумается. Она юна, зла и впервые в жизни свободна.
Она становится сильнее – это происходит естественным образом. Теперь в каждом она видит огонь, видит истинные лица, слышит их непритворные голоса. Люди ей быстро надоедают. Никакой тайны ни в одном из новых знакомых, каждый – всего лишь очередное животное, с которым и поговорить не о чем.
Но все-таки удовольствие – это удовольствие, и ей нравится путешествовать, исследовать границы мира. Высший кайф – настоящая, неизмененная еда.
Зачастую Массасси забывает о трещине в небе, но по прошествии времени понимает, что та все больше ее беспокоит. Как камешек в ботинке – мелочь, но постоянно о себе напоминает. Это ощущение отступает по мере того, как она забирается все дальше на север, но через пару месяцев вновь возвращается, заставляя желудок сжиматься.
Сперва она твердит себе, что виной тому – ее новые способности. Затем твердит себе, что все из-за ее обострившейся чувствительности. В итоге признает: что бы это ни было, оно распространяется и становится злее.
Возможно, на юг она отправляется из-за скуки, возможно – из-за запоздалого чувства долга или нестерпимой жажды деятельности, но все-таки она идет на юг. Ее ботинки, спроектированные в насмешку над всеми ее прошлыми ограничениями, помогают продвигаться быстрее – так же, как и механические крылья.
Массасси достигает карьера. Горстка людей следит за работой автоматических погрузчиков и шахтерских ме́хов. Десятки инструментов синхронно поднимаются и опускаются, без сбоев, без устали, тогда как машины расчищают растущие каменные насыпи.
Ни машины, ни надзиратели на нее не отвлекаются. Это равнодушие взаимно. Массасси концентрируется на небе. Обычное, пасмурное, частично затуманенное смогом близлежащих фабрик. Но она видит еще кое-что – туго натянутую голубую пленку, похожую на заполненный чужеродным гноем нарыв. Прямо над карьером по небу пролегает складка, как будто что-то давит на него сверху, образуя огромную перевернутую пирамиду, чьи корни сокрыты высоко над горизонтом, а вершина – где-то у земли.
