Злое железо - [8]

Я перевел взгляд на Люту, потом посмотрел на невозмутимо вышагивающего по мокрому асфальтовому шоссе Костю и спросил:

– Так это что, не Россия?

– Россия, – отозвался Костя, не оборачиваясь. – Это такая вот Россия, господин бард. А ты думал, что Россия только одна?

– А как же мне было еще думать, – ошарашенно пробормотал я.

Глава 3 Пенсионер, как опора мирового порядка

Наша задача как власти – всемерно способствовать увеличению производства бутылочного пива, поскольку многие пенсионеры живут сбором пустых бутылок. Таким образом, мы значительно укрепляем как их материальное положение, так и здоровье. Собирая бутылки, пенсионер гуляет на свежем воздухе, а наклоняясь за ними, укрепляет костно-мышечную систему своего организма.

Из речи депутата городской управы

Пенсионеры бывают разные. Иван Павлович Вынько-Засунько относился к породе деятельных пенсионеров-борцов, пенсионеров-живчиков. Можно даже сказать, пенсионеров-сперматозоидов, которые, не смущаясь, лезут в любую щель, безжалостно расталкивая молодых, а стало быть, менее опытных конкурентов. Ох, вранье все это про старого коня, который борозды не испортит, но и глубоко не вспашет. Вспашет, и еще как, и засеет к тому же. А при случае и испортит, да хуже всякого молодого.

Старик Вынько-Засунько был не просто конем, а старым железным конем, которым, как известно, все поля обойдем. Однако в это серенькое утро потомственный пенсионер был занят весьма странным делом. Хотя почему же странным? На первый взгляд казалось, что бодрый старикашка, шустро скачущий по раскисшему городскому пустырю с расплывшимися картофельными бороздами, занимается каким-нибудь редким видом китайской гимнастики. Присмотревшись повнимательней, можно было заметить некий трудно определяемый на расстоянии предмет в руках пожилого физкультурника, которым тот энергично размахивал, выкрикивая при этом что-то вроде: «И сдохнешь ты, козел обкуренный, в своей тачке поганой!» Впрочем, на этот раз вместо «тачки поганой» фигурировал некий «чертог поганый», но сути действий пенсионера это никак не меняло.

Наконец вереница прыжков, приседаний и подпрыгиваний закончилась. Доскакав до естественной границы пустыря, дедок с диким воплем «Лети на Уй!» метнул свой снаряд прямо в серенькое весеннее небо провинциальной России. После содеянного объект наблюдения потрусил к небрежно брошенной на краю пустыря старой спортивной сумке, достал из нее бутылку пива и стал не торопясь помаленьку отхлебывать из горлышка.

Но мудрый и посвященный, наблюдая эту сцену со стороны, понял бы, что никакая это не гимнастика, что системой «на своих двоих от маразма» и прочими геронтологическими извращениями здесь даже и не пахнет. Мудрый и посвященный понял бы, что на его глазах свершился очередной акт партизанской борьбы с мировой несправедливостью. Можно даже сказать, решающий акт, индивидуальное Бородино или паче того – Ватерлоо. Только вот мудрые в окрестностях пустыря не водились, равно как и наблюдательные, не говоря уже о посвященных. Поэтому данный акт до поры до времени так и не стал достоянием мировой общественности. Да и местной, к счастью для пенсионера, тоже.

Однако последствия этих танцев на пустыре очень даже скоро стали. И, как принято выражаться в приличном обществе, «вызвали большой общественный резонанс».

В самых что ни на есть верхах.

А вообще, наверное, следует рассказать, с чего начиналась эта история с нашим шустрым дедком. Жил себе бедный, но покамест общественно активный пенсионер на окраине провинциального городишка, никого не трогал, разве что с соседями скандалил, да в местную газетку кляузничал, вполне, впрочем, безрезультатно. Попивал пивко, если, конечно, удавалось вовремя получить пенсию или собрать достаточное количество стеклотары. И никого этот дедок на свете уже не ждал и ничего не хотел. Только досада какая-то на прожитую жизнь осталась, словно изжога.

Дети разъехались, друзья поумирали. Да и Любови, запасы которой в человеческом организме, увы, исчерпаемы, как и всего остального, осталось всего ничего. Так что любить стало практически нечем. Вот он и не любил никого кроме, разве что, старого облезлого пса. Кобеля, которого сам дедок гордо кликал Паштет. Видимо, кличка эта пришла к нему из каких-то незапамятных времен, когда для самого хозяина слово «паштет» было не просто чем-то абстрактным, а пищей. Едой.

И вот однажды, еще по осени, к дедуле явились на двух зверовидных машинах местные крутые ребятки, братва, – такие, из скоробогатеньких, с толстыми пальчиками и тоненькими девочками. Дедуле, понятно, хоть и не нравился шум, однако ж водочкой его угостили, почти что забытым паштетом тоже. Да и братков, учитывая местные порядки, следовало уважить.

А потом, когда дед отключился после выпитого, братки с какой-то дури поспорили между собой, как водится, по пьянке. Вот один из них и говорит, амбал такой – шея шире ушей, сразу видно, бывший военный, он-то все и затеял.

– Вот, – говорит, – я в Корее был, так там собачатина – самое деликатесное мясо. За него культурные люди бешеные бабки платят.

– Да, блядь, – сказал другой, тоже квадратный и пьяный вдрабадан. – Свиньи мы у нас в России. Ну ни хера у нас никакой культуры нет.