Злое железо - [31]

…Шеф жужжал, как влюбленный шершень, и я почувствовал, что понемногу впадаю в какое-то оцепенение. Я очень уважал героев старой школы, но никогда прежде не предполагал, что они так сентиментальны. Может быть, сентиментальность во времена оны тоже являлась одной из непременных доблестей истинного героя? Точнее, не сентиментальность, а чувствительность. Может быть, и сейчас является? Тогда мне, кроме умения вовремя дать в морду, вдобавок недостает еще и чувствительности. Много мне, однако, чего недостает. Хотя умение дать в морду самым грубым образом великолепно и очень гармонично сочетается с этой самой чувствительностью. По своему опыту я знал, что жестокие люди обычно довольно чувствительны. Посокрушаться над новорожденным котенком, а потом его преспокойно утопить. После чего пойти обедать, потому что есть-то хочется. Пользуясь тем, что шеф, что называется, «затоковал», я принялся исподтишка рассматривать Люту, бывшую айму непутевого Авдея. Осторожно, чтобы не задеть чью-нибудь чувствительную душу и не получить, соответственно, в морду. По закону единства и борьбы.

Девушка сидела очень пряменько, ела мало и аккуратно, как воспитанная кошка, кончики ее остреньких ушек, торчащие из небрежно причесанных соломенных волос, слегка порозовели. Видимо, «Меньшурийская светлая» ее немного согрела. Честно говоря, особой сексуальной привлекательности я в ней не ощутил, не то что в Генде. Люта была изысканна, как стеклянная статуя, ее было легко разбить и порезаться об осколки. Наконец она тихо, но твердо сказала:

– Дядя Сережа, может быть, хватит?

Шеф как раз намеревался посвятить окружающих в тонкие отличия, имеющиеся между аймой и любовницей, а также женой, сестрой и матерью, однако, услышав Люту, прервался, как мне кажется, с облегчением и провозгласил:

– Давайте выпьем за всех, кто помогает нам собраться в дорогу!

И выпил, опасливо покосившись на дверь. Надо сказать, Зилаида Петровна, будучи бессменной секретаршей шефа, на протяжении нескольких последних столетий строго следила за тем, чтобы ее обожаемый начальник не слишком увлекался горячительными напитками. Годы не те, пора бы и забыть некоторые героические привычки, да и сердце пошаливает. Может быть, хорошие секретарши тоже в какой-то степени аймы? Я вспомнил, что мой шеф никогда не был женат.

Сергей Иванович посмотрел на Люту, потом на меня и произнес:

– Люта, девочка, тебе надо вернуться к Авдею.

Похоже, эта фраза далась ему нелегко, потому что после нее Сергей Иванович сразу же налил себе стопку, однако же пить не стал, просто поставил ее на стол. Твердо, как точку.

Я посмотрел на девушку и с ужасом увидел, как она становится полупрозрачной. Честное слово, не вру! Это потом я узнал, что эльфийки так краснеют, а в тот момент я подумал, что она просто растворяется. Исчезает. Правильно в общем-то подумал.

– Может быть, не надо? – по-прежнему тихо отозвалась Люта. Словно осенний ледок хрустнул.

– Что значит «не надо»? – вскинулся шеф. – Возвращаться к свободным эльфам ты, видите ли, не желаешь, в аймы к порядочному человеку идти отказалась, изгнать из себя этого поганца Авдея и свою соперницу по несчастью – тоже. Что же ты, так навеки и останешься одна-одинешенька? Я, между прочим, обещал твоему отцу…

– К свободным эльфам вернуться нельзя, – тихо прозвенела Люта. – А к этому самовлюбленному пикоку[8]… Пусть меня осень выпьет, если я к нему пойду! Надо же, в младшие аймы меня сватал, старый павиан!

– Он, между прочим, заслуженный бард! – запальчиво сказал шеф. – Кроме того, это я его просил! Пусть он никогда не мог как полагается сыграть дорогу, зато у него скопился богатый опыт руководства.

– Ах вот как! – воскликнула девушка, и я почувствовал, что где-то высоко в горах жутко и почти неслышно сорвалась снежная лавина и понеслась вниз. Прямо на нас.

Однако не рухнула. Зависла сверкающей грозной стеной, брызжущей снежными радугами, да так и осталась, словно не до конца опущенный занавес. Люта поднялась, чтобы уйти, но шеф удержал ее.

«Не люблю семейных сцен, а также малосемейных, многосемейных и междусемейных, – подумал я. – Черт бы с ним, с этим заданием».

Я уже понял, что дело не в задании и не во мне, даже не в этом чертовом Авдее, которого я уже всей душой и совершенно бескорыстно ненавидел. Дело в Люте и не только в ней. Шеф почему-то изо всех сил старался воссоединить айму с ее бардом, которого, очевидно, недолюбливал.

А может быть, хитроумный старый герой таким образом хотел, так сказать, познакомить Люту со мной, все-таки я происходил, что называется, «из хорошей семьи». Пусть я и растяпа, но при таких родственных связях растяпистость не очень большая помеха. И не такие олухи в люди выбивались. Тут я вспомнил барда Наума-Александера, который, достигнув высокой должности, тем не менее так и не смог по-настоящему сыграть дорогу, и мне стало тоскливо.

– Хорошо, – сказала Люта. – Я согласна.

И, обращаясь уже ко мне, в первый раз, между прочим, за время наших посиделок:

– Вас, кажется, зовут Костя? Ну что же, идемте. Прощайте, дядя Сережа.

– Ты меня скоро в гроб загонишь, – пробурчал шеф, облегченно вздыхая. – Ну, на посошок!