Злая вечность - [14]

— Вытравление душ? — переспросил князь.

— Да. Умерщвлению плоти там, здесь противопоставляется умерщвление души: аскеза навыворот, если угодно.

— А дальше? — спросил князь. — Ведь это еще не все?

Библиотекарь несколько секунд неподвижно и молча глядел на князя.

— Это не все, — повторил он растягивая слова.

— Что же дальше?

— Дальше смерть. Вторая. Смерть души. Она должна произойти одновременно со смертью тела. А затем — уже чисто физическими методами — жизненные функции тела восстанавливаются. Это вопрос исключительно экспериментальной техники. Такие опыты бывали. Необходимо только, чтобы смерть тела была скоропостижной…

— Вы сейчас говорили, что материалисты игнорировали душу, — сказал князь. — Но чем же то, что вы предлагаете, отличается от их способов?

— Ведь я сказал вам, — тихо, как-то даже странно, подозрительно тихо ответил библиотекарь, — душа должна умереть. Вы меня поняли?

— Нет. Ничего не понимаю. Вы сказали, душа должна выйти из тела.

— Этого мало. Покидая тело, душа не умирает. Напротив, смертью тела она приобщается вечной жизни. Той ущербленной, проблематической вечной жизни, которую обещает нам церковь. Точно так же, только смертью души может и будет куплено бессмертие тела. То есть единственно подлинно-реальное. В этом — в умерщвлении души — вся трудность, а не в воскрешении. Воскрешения бывали и раньше.

— Вы говорите о Лазаре и о дочери Иаира? — спросил князь.

Библиотекарь поморщился.

— Нет. Эти случаи не подходят. Я имел в виду другое.

— Он внезапно оборвал и взглянул на часы.

— Однако! — вскричал он, — как мы заболтались! Меня ждет моя микстура, которую я должен принимать ровно в девять, а вас, князь, вас ждет нечто неизмеримо более приятное.

— Подождите! Два слова, — остановил его князь. — Ведь способ… тот способ, в котором вся трудность… он уже найден? Да?

Библиотекарь довольно долго, не отвечая, глядел на князя. Не просто глядел, а своими выпуклыми, как оптические стекла, глазами точно в лупу его рассматривал.

— Найден, да! — сказал он, наконец, как бы убедившись, что сказать это теперь уже можно.

— В чем же он состоит? И были ли опыты? Ведь опытов еще не было? Не правда ли? Или были? — Задавал эти вопросы князь очень нервно.

— Не спешите, дорогой, — остановил библиотекарь. — Дело, о котором я говорю вам, слишком серьезно. Вы понимаете, конечно, что если говорю, то не для удовлетворения вашего любопытства. Ну, а коли нам вместе работать, так запаситесь терпением. Да, опыты были. Хотя, не скрою, не вполне еще удачные.

— А! — разочарованно протянул князь.

— Трудности здесь таковы, что удивляться неудачам не приходится, — заметил библиотекарь. — Но способ верный. И единственный. Это несомненно.

— Почему же не удались опыты?

Библиотекарь развел руками.

— Что вы хотите? Неудачи в новом деле бывают всегда. Я лично объясняю их негодностью экспериментального материала. Субъект, с которым мы экспериментировали, был выбран неудачно, — пояснил он, видя, что князь не понимает. — Теперь в этом отношении придется быть осторожнее.

Говоря это, библиотекарь навел на князя свои телескопические глаза. Изнутри черные, они принимали множество внешних отсветов. Так переливается лунный свет в темных окнах необитаемых домов.

— Как я уже говорил вам в прошлый раз, — начал он мягко, словно подползая, — есть только один способ воздействовать на душу в желательном дли нас направлении. Аскеза навыворот. Умерщвление души.

— Грехом? — князь произнес это с внешним спокойствием.

— Вы сказали.

— Стало быть, способ состоит в совершении греха? Преступления, может быть? Какого?

Библиотекарь снисходительно усмехнулся.

— Дорогой князь, я еще раз прошу вас не спешить и сохранять спокойствие. «Совершить грех» — как вы наивно выразились — не мудрено. Ведь все, что мы делаем, есть, в сущности, грех. Никто — так учит церковь — не свободен от греха. Но вам, несомненно, известно, что против отравы греха существует противоядие.

— Покаяние, — сказал князь.

— Совершенно верно. Кстати, ведь вы, надеюсь, не церковный человек, князь? Я потому спрашиваю, что вы уж очень правоверно ответили?

— Как вам сказать?… Нет. У меня иногда бывает потребность молиться. Но в церковь… в церковь я хожу редко.

— Это очень хорошо. Еще лучше было бы не ходить туда вовсе. Когда вы причащались в последний раз?

— Кажется, лет десять не говел. Но почему это вас интересует?

— Это важно, князь. Это крайне важно. Для удачи нашего эксперимента. Я имею в виду, — прибавил он поспешно, — что, работая вместе, надо же нам друг друга знать. Да, так вот, видите ли, мы как будто и договорились: грех — болезнь души. Лекарство — покаяние. Говорят, есть смертные грехи. Но, насколько мне известно, священник имеет право отпускать самые страшные. Предательство, матереубийство, растление детей, кощунство — все покрывается искренним покаянием. Есть только один грех, князь, против которого это средство бессильно.

— Я не знаю такого страшного греха, — бледнея, сказал князь.

— Дело не в том, что грех этот страшен, — успокаивая, мягко возразил библиотекарь. — На мой взгляд, он вовсе не так уж страшен. Во всяком случае, мне известно много вполне порядочных людей, этим грехом согрешивших. Он совсем не гнусен. Он не принадлежит к категории неэстетичных, грязных грехов, в которых трудно каяться. Мне лично кажется, что в этом грехе есть своеобразная мрачная красота, недаром же так часто вдохновлял он писателей и поэтов. И все-таки грех этот таков, что ни один совершивший его никогда в нем не каялся и, следовательно, не получал и отпущения. Это позволяет, не правда ли, заключить, что только этот единственный грех приводит душу к неотвратимой, окончательной гибели.