Злая ласка звездной руки - [2]

— Это ты, братила, загнул! — ухмыльнулся Децимий. Мужик он был хороший и воин добрый, но шрам, рассекающий его лицо, красоты легионеру не добавлял, хоть и говорят, что шрамы мужика украшают.

— Порядочный всадник — это такая же чушь, как этот самый верблюд, которого проповедник через игольное ушко протягивал. Ты на нашего Понтия Пилата посмотри — они все такие и есть! Понту у них, как у цезаря, а как до дела дойдет… — Децимий безнадежно махнул рукой. — Видали мы их в деле! Полные штаны отваги и мужества!

Собравшиеся у костра легионеры одобрительно загомонили. А кому не понравятся прямые и нелицеприятные отзывы о начальстве? С незапамятных времен подчиненные злословят о своих начальниках. Если бы от острого словца начальники дуба давали, некому было бы и руководить, а тем более водить легионы в бой.

— А правду говорят, что Понтий Пилат свой легион в Намибии загубил? — жадно спросил Валерий Гай.

Корнелий только руками всплеснул. Да что с мальчишки взять? Дурак он и есть, самый настоящий дурак. Разве можно такое вслух спрашивать. Пусть даже ночью и у костра — нельзя таким вслух интересоваться. Пришьют государственную измену, распнут стремглав на столбе — на такой жаре долго ли выдержишь? Откуда только такие дерзкие и берутся!

Тем не менее взгляды легионеров обратились к Децимию. Капельки пота выступили на бритом лице легионера. Впрочем, кто знает, может, всему виной была ночная жара? Храброму ли воину бояться доносов?

— А вы, квириты, знаете, кто римский водопровод строил? — попытался отшутиться Децимий. — С одной стороны его строили те, кто на всадников клеветал, а с другой — те, кто эти сплетни слушал! — И Децимий натужно засмеялся, но остальные легионеры смеха не поддержали, а смотрели на Децим ия с ожиданием продолжения начатой беседы.

Децимий пожал широкими плечами.

— Мало ли что говорят! — неубедительно сказал он, но сам тон, которым воин произнес это, наглядно показывал, что видавший виды римлянин знает куда больше, нежели говорит и хочет сказать. — Ну, поговаривают, что из пустыни их всего трое вышло, — неохотно признался Децимий. — Трое из всего легиона. А с ними четверо иудеев и ещё какой-то прорицатель непонятной национальности.

Легат Пилата лично знал, а тут даже засомневался. Исхудал всадник, в лохмотьях непотребных, а главное — с евреями, вот уж что уму непостижимо! Понтий и чтоб с иудеями?[2] Неудивительно, братки, что легат его не признал.

Легату этот предсказатель смерть предсказал. Вижу её, говорит, в твоих глазах. Клянусь Юпитером, будет, говорит, эта смерть быстрой, неожиданной и безболезненной. И накаркал — на второй день легата молнией убило. Или у предсказателя на небесах покровители хорошие были, или сам легат чем-то Юпитера разгневал, только долбануло его, как египтянина какого… Кум бени вербо!

Сидящим у костра было понятно, почему не хочется Де-цимию что-то говорить во гнев богам. Долбанут молнией или болезнь какую по доброте своей нашлют, отмаливайся потом, бегай с дарами к весталкам, а простят тебя боги или не простят, тут бабушка надвое сказала.

— А Понтий? Говорят, он у принцепса на аудиенции был? Почему принцепс его в Иерусалим прокуратором направил?

— А бык его знает, — снова пожал плечами Децимий. — Может, те самые иудеи, с которыми он из пустыни вышел, Понтию и ворожили. Вроде бы сам принцепс сказал: если ты в пустыне с евреями общий язык нашел, то, значит, прямой путь тебе в прокураторы Иудеи.

— А иудеев куда? — поинтересовался кашевар, снова ловко пробуя варево из котла. Судя по тому, как он это делал, данное вмешательство в процесс приготовления пищи было последним и окончательным.

Народ у костра с жадным любопытством посмотрел на кашевара. Тот ещё раз попробовал варево и удовлетворенно кивнул. Взгляды легионеров снова обратились к Децимию. Не то чтобы людей судьба иудеев интересовала, все ждали, как Децимий выкрутится. Выходит, интересовался он судьбой нынешнего прокуратора Иудеи, раз такие тонкости знает.

— Да мне-то какое дело? — удивился Децимий. — В рабство, наверное, продали в Египет. Или в школы гладиаторские отправили. А прорицатель, говорят, целую кучу банума[3] всякого нажил, аргентарии в его кримене не переводятся… Ловок, говорят, скотина, объявил недавно, что в Галлии волнения будут, тут эти самые волнения и начались, словно он сам среди галлов недовольство сеял.

— У н-нас т-тоже один г-гаруспик был, — сказал Порт-виний Циск. — В-вытащит к-кишки из ч-черного к-козлен-ка, п-палочкой в них поковыряется и все к-как есть р-разло-жит. Б-без обмана у него в-все п-получалось, в с-самую т-точку он всегда п-попадал. Умный, с-сволота, к-как Аристотель. С-скажет, что Гней С-септимий Абиск в б-бою п-погибнет, з-значит, можешь и не д-дергаться, голову убережешь — в с-спину с-стрелу п-получишь!

Все замолчали. С востока встала огромная желтая луна, освещая равнину и пыльную дорогу. Длинные тени бродили по равнине. Разговоры о смерти навевали печаль и тоску.

— Хватит философствовать! — сказал кашевар, ловко подхватывая котел с бурлящим варевом двумя мечами. — Ишь Платоны с Диогенами выискались. Бочки вам не хватает! Давай к столу! Не греки, чтобы головы себе глупыми рассуждениями забивать!