Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - [124]

Внезапно я замер перед ярко освещенным подъездом.

— Сюда.

Сердце бешено колотилось в моей груди. Риголетто перевел дух и, привстав на носки, произнес, поправляя галстук:

— Одумайтесь! Вы один будете во всем виноваты! Какой срам!..

Стройная и высокая, встретила она нас на пороге сияющей огнями гостиной.

Хотя лицо ее улыбалось, но глаза смотрели на меня с тою же испытующей сдержанностью, с какой она остановила их на мне в тот первый раз, когда я сказал ей: «Позвольте мне сказать вам пару слов, сеньорита», и это несоответствие между сложившимися в улыбку лицевыми мышцами — ибо этот прелестный мимический жест, который мы называем улыбкой, есть всего лишь результат особого рода сокращения лицевых мышц, — и выжидательным холодом глаз, рассматривающих вас как бы со стороны, было столь разительным, что всегда производило на меня странное впечатление.

Она было радушно двинулась мне навстречу, но, заметив горбуна, удивленно остановилась, бросая на нас вопросительные взгляды.

— Эльза, я хочу представить вам моего друга Риголетто.

— Не оскорбляйте меня, кабальеро! Вам прекрасно известно, что меня зовут не Риголетто.

— Да помолчи ты!

Улыбка исчезла с ее лица. Теперь Эльза смотрела на меня строго, как будто я только что на ее глазах превратился в совершенно незнакомого ей человека. Указав горбуну на кресло, я сказал:

— Сиди здесь и помалкивай.

Горбунок вскарабкался на сиденье и уселся, свесив вниз ножки и положив соломенную шляпу на колени, похожий в этой позе, благодаря своей огромной голове, на китайского болванчика. Эльза ошеломленно разглядывала его.

Внезапно я почувствовал себя совершенно спокойным.

— Эльза, — обратился я к ней, — Эльза, я сомневаюсь в вашей любви. Пусть вас не смущает присутствие этого жалкого негодяя. Выслушайте меня: я сомневаюсь… не знаю, чем это объясняется… но я сомневаюсь, что вы любите меня. Это так грустно… поверьте… Убедите меня в обратном, докажите, что вы любите меня, и я на всю жизнь буду вашим рабом.

Конечно, про всю жизнь и про раба я больше для красного словца ввернул, чего-чего, а уж этого мне совсем не хотелось, но это выражение так мне понравилось, что я повторил его:

— Вот именно, всю свою жизнь буду вашим рабом. Не думайте, я не пьян. Я могу подышать.

Эльза отшатнулась, когда я попытался приблизиться к ней, и в это время… знаете, что выкинул в это время чертов гном? Ни за что не догадаетесь: забарабанил костяшками пальцев по тулье шляпы, выстукивая военный марш!

Я прикрикнул на него, чтобы он сидел смирно, и продолжал развивать свою мысль:

— Так вот, Эльза, единственное, что от вас требуется, чтобы доказать вашу любовь, — это поцеловать сейчас Риголетто.

Глаза девушки потемнели. На мгновение она смешалась; затем, очень ровным голосом, тихо произнесла:

— Уйдите.

— Но позвольте!..

— Уйдите, прошу вас… Ступайте прочь!..

Я счел, что на этом можно поставить точку и спокойно отправляться по домам, честное слово… Но тут произошло нечто неожиданное и прелюбопытное: Риголетто, до этого сидевший неподвижно, вдруг вскочил с места и закричал:

— Вы забываетесь, сеньорита… Я не позволю вам так третировать моего достойного уважения друга! У вас нет сочувствия к чужому горю. Женщина, у которой камень вместо сердца, недостойна быть невестой моего друга!

Никто не сомневался позднее, что такой поворот событий был заранее подготовленной комедией. Но, уверяю вас, он был для меня неожиданностью, и в доказательство сошлюсь на то, что, услышав эту околесицу, я рухнул на кушетку, хохоча как сумасшедший, а в это время горбунок с налившимся кровью лицом и воздетой ручонкой пыжился посреди комнаты и чуть ли не декламировал:

— Как вы осмелились сказать моему другу, что поцелуй не выпрашивают… поцелуй дарят! Разве подобные речи подобают девушке из хорошей семьи? И вам не стыдно?

Задыхаясь от смеха, я мог только выдавить из себя:

— Замолчи, Риголетто, замолчи же…

— Оставьте меня, кабальеро, — взвился горбунок, — я не нуждаюсь в уроках вежливости… — И, обернувшись к Эльзе, которая, пунцовая от стыда, пятилась к дверям, выкрикнул:

— Сеньорита, я требую, чтобы вы поцеловали меня!

Всякое терпение имеет свой предел. Эльза выбежала из комнаты, издавая отчаянные крики, и через какое-то время, меньшее, впрочем, чем можно было бы ожидать, на сцене появились ее папенька и маменька, причем последняя была вооружена салфеткой.

Вы думаете, горбунка это смутило? Ничуть не бывало. Стоя посреди комнаты, он продолжал орать во все горло:

— Вас никто не звал! Я явился сюда возжечь искупительный огонь на алтаре человеколюбия!.. Не подходите ко мне!.. — И, прежде чем они успели подбежать и выгнать его как навозную муху за окно, он выхватил из кармана револьвер и сделал вид, что прицеливается.

Они перепугались не на шутку, решив, что перед ними сумасшедший, а я, увидев, как они трясутся от страха, тоже замер, весь превратившись во внимание, как зритель в самый ответственный момент спектакля, — настолько ярким и живописным зрелищем казалось мне теперь наглое дурачество Риголетто.

А он, почувствовав, какой он произвел эффект, пустился во все тяжкие:

— Я явился сюда возжечь искупительный огонь на алтаре человеколюбия! Ваша дочь, Эльза, должна немедленно поцеловать меня, чтобы я простил человечеству мою увечную спину. А пока я жду, подайте мне чаю с коньяком. Как вам не стыдно так принимать гостей! Не воротите нос, сеньора, я специально по этому случаю надушился! И принесите мне чаю!