Златоград - [32]

— А кто такой Джавакарнал Меру?

— Иди собирай вещи в дорогу, а я пойду к начальству — поставлю их перед фактом. Если не отпустят…

— Тут никто никого не держит… — возразил кореш и зловеще добавил, — пока подлодка не пришла.

— Тогда поторопись.

— Я воль, майн фюрер!

— Но-но, ты это фюрерство брось…

— Слушаюсь, Учитель.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Как бы споро они ни шагали — чувства движения не появлялось. Расстояние не ощущалось обычными органами чувств. Пожалуй, такое огромное открытое пространство Степан пересекал впервые. Пред ними расстилалась беспредельная тундра. Тундра и еще небо. Он поднял голову. Стая птиц, будто слившись в движении с облаками, медленно-медленно проплывала над ними, странниками, куда-то на север.

Они тоже держали курс на Север. К цели, которую смутно представлял один лишь Степан. Что касается Вадима, тот просто шел, как слепец идет за поводырем.

Утром они вышли из барака еще до подъема, когда еще петухи не прокукарекали. С котомками за плечами, при оружии. Как и говорил Вадим, никто их не остановил, да, в общем-то, они никого и не встретили, когда чапали по зоне, и у ворот часовые посмотрели на них с сонным безразличием. Охранники стояли здесь «для порядка». Или на тот случай, если вдруг прибудет страшная Черная Субмарина. Тогда ворота на замок, никого не выпускают.

Стражник, зевая и почесывая пятерней свою кудлатую голову и отсиженную задницу, молча отворил им калитку и выпустил из зоны. И так же молча ушел в свою каптерку — теплую, уютную, вонючую. Ему было все равно. Ребята пошли на промысел или шакалить — это их дело. Здесь поселение, а не тюрьма.

Но едва они отошли от зоны примерно на километр, поселение превратилось в тюрьму. Там ударили в колокола, и было видно, как на территории засуетились, бестолково забегали люди — из бараков и, опрометью, обратно. А посредине плаца торчало нечто огромное черное, страшное…

Степан «соорудил» из своих ладоней подобие бинокля, как это делают индейцы, приставил к глазам. И действительно, стало четче видно, и зона как будто бы приблизилась. Поэт сосредоточил взгляд на чужеродном предмете или, вернее, сооружении, которого раньше (да всего каких-нибудь еще минут пятнадцать назад) не было.

— Похоже на рубку атомной подлодки, — неуверенно высказал вслух свои мысли Степан.

— Она и есть, — подтвердил кореш. — Черная Субмарина… Давай отсюда рвем когти короче!

Вадим потянул за рукав Степана. И они побежали. Прочь от зоны, ставшей ареной чего-то чудовищного, ужасного, от которого надо бежать сломя голову, раз уж представилась такая возможность.

Только пробежав еще пару километров, когда зона растворилась в тумане, как ночной кошмар, они перешли на шаг, тяжело дыша.

— Вовремя ты собрался в поход, батяня, — с тяжёлой одышкой сказал Вадим, — Всё же е… есть у тебя чутьё. А я, дурак, еще упи… упирался…

— Как ты думаешь, они могут послать за нами погоню? — Степан старался говорить ровно, чтобы не показать, что тоже запыхался.

— Это вряд ли… Хо… Хотя хрен их знает… Давай отдохнем немного.

— Нет, кореш. Слишком стрёмно. Отдохнем под вечер. Когда уйдем на безопасное расстояние. Обидно будет, если нас вернут…

— Да уж это точно.

И они пошли. Строго на Север. Здесь ошибиться было нельзя, и компаса не надо. Здесь, по крайней мере, в районе поселения, всегда дует северный ветер. Так что, если ветер в лицо, значит, ты идешь верной дорогой, товарищ.

Степан устремил взгляд в недосягаемый горизонт, подставляя ветру лицо. Вперед, курсом на норд! Мох мягко пружинил под ногами. Колчан, висящий на поясе, обнадеживающе побрякивал чертовой дюжиной стрел. Плечо не тяжко оттягивал арбалет. Чтобы не стучал в спину и не болтался, — рука автоматически придерживала приклад. У Вадима из оружия был только нож — тесак, который он спер на кухне. За спиной у напарника висела котомка с весьма скудным запасом продуктов. В основном там были галеты, которые поставляли в лагерь серые плоскатики. За несколько пачек галет они с кентом отдали кухонному хмырю все свои талоны. Впрочем, раз они уходили, талоны им были ни к чему. А хмырю нужны были для липовой отчетности. Верно сказано: «Нет правды на Земле, но правды нет и выше». Плут и выжига во всех мирах останется плутом и выжигой.

Степан шел, ни о чем особо не думая, серебряный мох стелился под ноги, серебряные облака, проплывали над головой. В голову пришли строчки из песни Бориса Гребенщикова (солиста группы «Аквариум») — «Серебро Господа моего». Степан попытался спеть: «Се-ре-бро Го-о-о-о-оспода моего», но дальше не смог вспомнить хитрую мелодию.

С утра было холодно. Но теперь солнце уже высоко поднялось, время приближалось к полудню, и спину припекало до пота. Но когда Степан, посредством неудобных манипуляций — мешал арбалет — выпрастал руки из рукавов и снял кожанку, холодный ветерок тотчас воткнул под лопатки свое ледяное шило сквозь редкие петли старенького свитера. Пришлось снова облачаться с теми же манипуляциями.

А Вадим шел, одетый в свою трикотажную хламиду с капюшоном, и казалось, ему не было ни холодно, ни жарко. Потом он остановился и пластом упал на землю, раскинув руки. Когда он это сделал вчера в первый раз, Степан даже испугался. Подумал, неужто опять земля под ним разверзлась? Но тревога оказалась ложной. Просто напарник таким способом объявлял, что устал и требует привала. А что касается разверзание земли, то, изменив имя, Вадим, кажется, обманул духовный сепаратор. Вот только надолго ли?