Зимовка на «Торосе» - [32]

— Итак, мы эвакуируем вас, — закончил беседу врач с «Седова».

Пациент молча вышел.

— Попросите, пожалуйста, следующего.

В кают-компанию вошел человек лет 25—27.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! Разденьтесь, пожалуйста. Получено распоряжение еще раз проверить состояние здоровья всех остающихся на зимовку, необходимо и вас осмотреть.

— Пожалуйста, но только зачем же вам затрудняться — я абсолютно здоров.

— Вы мажете ошибиться, врачам виднее.

Мы увидели красивую, сильную фигуру. Мускулы так и играли в свете электрических плафонов.

— На что-нибудь жалуетесь, болели чем-нибудь?

— Жаловаться? Да что вы! А болеть — ну, конечно, болел, да только данным давно это было. Корью болел, простужался, а сейчас ничего.

Врачи заставляли осматриваемого то глубоко дышать, то бегать, то сгибать руки, ноги. Долго осматривали рот. Человек беспрекословно выполнял все распоряжения, сохраняя на губах какую-то недоуменную улыбку.

— Хорошо, можете одеваться. У вас все в порядке, но если вы чувствуете, что зимовать вторично вам будет тяжело, мы вас можем отправить на юг.

— Да что вы, товарищи! Если мною недовольны — скажите прямо. Я еще весною давал телеграмму с просьбой оставить меня на вторую зимовку. В первую-то я только учился, а сейчас работаю вполне уверенно. А насчет здоровья — сами видите.

Примерно такие же сцены повторялись и со всеми прочими зимовщиками. Исключение составил начальник станции, коммунист, участник гражданской войны, перенесший тяжелую контузию от разорвавшегося белогвардейского снаряда. Врачи особенно внимательно ощупывали и выслушивали его тело.

— Да, товарищ начальник, вам следует на юг, — заметил врач.

— Неужели так плох? — вздрогнул осматриваемый.

— Ну, конечно, не «так плох», — подчеркнул врач, — но может быть хуже. Сейчас на юге вы просто будете здоровы, а после зимовки, быть может, придется и лечиться. Зачем же намеренно вредить себе?

— А что у меня особенно серьезное?

— Многое. Плохо с легкими, пошаливает сердце, чувствуется общее переутомление. Тяжело вам будет.

— Товарищи! — вдруг обратился начальник не к врачу, а ко всем присутствующим. — Вы же должны понять, что мой отъезд с зимовки будет для меня хуже всяких болезней. Ведь это моя зимовка, мои люди, вместе мы обживали Русский, вместе налаживали станцию и вдруг… нет уж, товарищи, я вас очень прошу. Легкие? Да ведь я с ними, с плохими-то, с девятнадцатого года живу. Вот эту самую станцию с ними выстроил. Не могу, как хотите, не могу уехать.

— Успокойтесь, вам ведь только советуют, предупреждают вас. Кроме того, не забудьте главного, что такие, как вы, нам нужны. Вас подремонтируют на юге и валяйте — стройте станции дальше.

— Да как же это можно? Я не маленький, знаю, что не только выдержу зимовку, но и еще не один год поработаю. Вот вы представьте себе: если бы вам предложили вдруг бросить свое дело, как бы вы загорелись после этого?

— А на юге разве вам не дадут дела?

— Дадут, конечно, но почему же мне здесь на Русском не довести дела до конца? Да и ребят вы обидите — ведь мы живем как одна семья.

Мы все вопросительно смотрели на врача. Чувствовалось, что и он был смущен.

— Видите ли, я, как врач, обязан не только лечить, но и предупреждать болезни. Вас нельзя рассматривать как больного, которого опасно оставить на зимовку. Болезнь может повредить здоровью, но может пройти бесследно. Дело в старой контузии, и я просто советую вам переместить место работы. Полярная ночь — плохой курорт.

— Вы правы, доктор, но зато какая чудесная лечебница — дружная работа и ее хорошее завершение. Я очень прошу вас, поместите меня именно сюда на лечение.

Мы крепко пожали руку этому мужественному человеку, горевшему за порученное ему дело.

— Ну, а теперь о вашем враче и его телеграмме по поводу цынги на зимовке Русского. Вы знаете, конечно, что именно телеграмма привела сюда «Торос»?

— Знаю. Я как начальник зимовки не мог воспрепятствовать врачу дать телеграмму о его сомнении по поводу состояния здоровья зимовщиков. Про себя лично он сказал, что он болен цынгой. Теперь-то для всех стало ясно, что это была попытка замаскировать свою неуравновешенность. Человека никто насильно не заставлял оставаться зимовать, а он, вместо того чтобы прямо заявить о своем желании вернуться на юг, выдумал будоражить всех глупой телеграммой о «предрасположении» своих товарищей к заболеванию. Пока «Седов» стоял около станции, все ему казалось хорошо, а как корабль скрылся за горизонтом, так натура и не выдержала…

— Ну, что же, траву такого сорта — из поля вон. Вопрос будем считать поконченным, а вашего врача доставим на «Седов». Счастливой зимовки! В случае чего прямо по радиотелефону вызывайте. «Торос» будет зимовать километрах в 100—150 от вас.

— Ну, значит, соседями будем, чай пить забегайте.

Через сутки «Торос» прибыл к острову Таймыр, встретив по пути «Ермака», возвращавшегося на Большую землю. Мощный гудок «дедушки» русского ледокольного флота долго провожал «Торос». На реях ледокола трепыхал по ветру поднятый сигнал: «Счастливой зимовки!»

Зимовка

В лабиринте островов. Медведь на промере. Устройство береговой базы и подготовка корабля к зиме