Зимовка на «Торосе» - [16]

— Ну, не грустите, пойдем чайку выпить, сегодня еще предстоит много работы.

Удивительно быстро меняется погода в Арктике. Когда я уходил с палубы, стоял мертвый штиль. Небо было почти без облачка, видимость замечательная. Приближавшийся берег, освещенный заходящим солящем, показывал все свои складки: песчано-каменистую прибойную полосу, отдельные валуны, разбросанные кое-где на склонах холмов. Сами берега были мало интересны. Необъятные ледники когда-то сгладили рельеф суши, и теперь все многочисленные острова так называемых шхер Минина были как бы причесаны под одну гребенку. На первый взгляд даже казалось, что собственно и островов-то никаких нет, а просто тянется ровный материковый берег. Только пристально всмотревшись, можно было различить что-то похожее на длинные и извилистые заливы, глубоко врезавшиеся в прибрежные холмы.

Не успел я рассказать в кают-компании о знакомстве нашего гидрохимика с полярными льдами, как вахтенный матрос передал мне просьбу капитана притти на мостик.

— Что, лед опять?

— Нет. Туман наваливает.

— Как туман? Откуда?

— Вроде будто прямо из воды. Враз все закрывает.

Ничего не понимая, тороплюсь наверх. Вахтенный был прав. Берег еще виднелся хорошо, но в море уже стояла непроницаемая стена тумана, и все небо затянуло низкими серыми облаками.

— Поздравляю, товарищ начальник, с новым представлением, — встретил меня Владимир Алексеевич. — Впереди вон ледяная перемычка, дальше бережок с неизвестными глубинами, а сзади напирает туманчик. Все как по заказу.

— Я думаю, что надо скорее форсировать лед, до того как навалит туман, а то совсем в темноте придется к берегу подходить, если во льду задержимся.

— Есть. Срочно долбить лед.

Из «вороньего гнезда» открылась унылая картина. Пробив перемычку, мы могли подойти к острову Попова-Чукчина, но на восток от него сплоченный лед был вплотную прижат к самому берегу. «Береговая полынья», да которую я рассчитывал, не существовала. К западу от острова лед имел сплоченность в 6—7 баллов. В общем, мы находились на краю такого барьера, преодолеть который было не под силу нашему кораблю. «Торос» медленно подошел к краю ледяной перемычки и, ткнувшись носом в лед, дал полный ход. Вся перемычка шириной метров в 300 была пройдена почти без остановки. Начинало темнеть, пошел мелкий дождь.

— Боцман! Одну смычку каната в воду! Вахтенный, на лот! — скомандовал капитан, когда «Торос», оттолкнув последнюю льдину, вышел на чистую воду, простиравшуюся до самого берега.

Малым ходом, буквально ощупью, мы подходили к незнакомому берегу. На карте он был нанесен достаточно верно по последней съемке нашего Западносибирского отдела, но промер здесь еще почти не делался, если не считать нескольких рекогносцировочных галсов. В лоции рекомендовалось подходить к острову Попова-Чукчина с его западной стороны. Владимир Алексеевич, держа руку на машинном телеграфе, внимательно следил за уменьшавшимися глубинами, сообщаемыми ему вахтенным. До берега оставалось меньше нескольких десятков метров. Рука перевела телеграф на «стоп». Судно по инерции медленно двигалось. На баке боцман вопрошающе посматривал на мостик, ожидая привычной команды «отдать якорь». Вдруг телеграф опять оказался поставленным на «малый вперед». «Торос» ускорил движение. Снова на телеграфе — «стоп».

— А Владимир-то Алексеевич и здесь, видно, своей швартовкой удивлять всех думает, — услышал я разговор между штурманами, собравшимися у шлюпки в ожидании распоряжения приступить к ее спуску.

— Он может! Только вот если на камни сядет — пусть не пеняет. Сюда к нам никто на подмогу не подойдет.

До берега уже было не больше 30 метров.

— Что же, Николай Николаевич, обидно ведь на якорь становиться. Я прямо к берегу пойду.

Я невольно улыбнулся. Ясно, что Владимир Алексеевич пойдет дальше. Другой бы капитан за милю отдал якорь — спокойнее, мол, да и шлюпки есть, а то, что матросам придется выгребать по часу — ну, что же, на то и матросы существуют. У нашего капитана установки были несколько иными. Матрос пригодится для другой работы, а раз глубины позволяют, значит можно итти и на судне.

— Якорь на грунте, — предупредил боцман.

— Трави канат!

В клюзе загремели звенья цепи. Под самым берегом оказался припай шириной метров в пять. «Торос» подошел вплотную к припаю.

— Подать швартовы на берег! — весело крикнул капитан. — Станция Попова-Чукчина, стоянка не более одного года!

— Что ты, голубчик, год здесь собираешься делать?

— Всяко бывает, товарищ начальник. Место зимовки нам определено в бухте Провидения, но раз его сиятельство лед дальше не пускает — я… подожду, но отступать не буду.

— Ладно, утро вечера мудренее. Иди, отдыхай, Владимир Алексеевич, а мы пока обшарим твою «станцию». Как кончим — разбужу. А к берегу ты хорошо подвалил.

— Нельзя, брат, иначе. Знаешь, тут время — деньги, а то возись со шлюпками — канители не оберешься. Хорошей работы! — пожелал нам Владимир Алексеевич и, отдав распоряжение вахтенному помощнику, ушел к себе в каюту.

На берег были заведены швартовы, закрепленные за громадные валуны. Наши собаки с визгом и лаем носились по острову, получив, наконец, возможность размять свои лапы. Дождь усилился… Перед тем как сойти на берег, я получил из Управления грустную телеграмму: «Оставление «Тороса» в Карском море с зимовкой в Архангельске решено окончательно»…