«Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой» - [15]

— Если не секрет, кто он по основной профессии?

— Я знаю? Но при желании любого уложит посреди мостовой безо всякого риска подцепить дополнительную температуру к остывающему организму. А можно встречный вопрос: почему «Чапа»?

Я непроизвольно вздохнул.

— Угораздило папу Ваню назвать сына Васей. Вот и стал для всех Чапаевым. Потом Чапаем. Потом совсем укоротили. Но лучше Чапой, ведь иначе — Муха. Все-таки Мухины мы.

— Которые всегда в пролете, — тихо хихикнула Тома. — Чапа лучше. И если знать предысторию — героичнее.

Больше поговорить не дали.

— Приветствую, царевна Милослава, — чуточку склонил голову Гордей.

Его бойники сделали знакомый нам короткий присест, но оружие по-прежнему держали направленным в сторону прибывших.

Мы с Томой машинально переглянулись: царевна? Царских отпрысков тут как собак … пардон, волков нерезаных. И все по лесу бродят, больше заняться нечем?

— Гордей, сколько зим! — Царевна состряпала фальшивую улыбочку. — Знаком с моими мужьями?

— Не довелось, — сообщил царевич тоном «сто лет вы мне не сдались».

— Дорофей, — представила Милослава левого, затем правого, отличавшегося от второго лишь шириной груди и цветом лошади: — Порфирий.

— Очень, — кивнул Гордей, проглотив полагающееся «приятно».

— Жаль, ты пристроен, — не слишком правдоподобно пожалела Милослава.

— Староват я для тебя, соседка. Найдешь порезвее.

— Кто бы говорил, — не сдавалась та.

Или так протекали местные «как дела, как погода» — обязательный набор слов встретившихся соседей перед тем, как разъехаться?

Странно, но Дорофей с Порфирием, представленные как мужья, равнодушно отмалчивались. Отстраненные взоры, не чувствовавшие реальной опасности, спокойно и задумчиво гуляли по сторонам. Порфирий статью превосходил более хилого — исключительно по сравнению с ним — Дорофея. Дорофей мстил чеканной красотой лица, выразительностью глаз и недоспрятанной ухмылочкой, за которой скрывался хитрый ум. Насчет ума лишь предположение, а хитрость была однозначно.

Пустив коня мелким шагом вперед, Милослава продолжила:

— Разве не ты обратил в посмешище оборону Мефодии, разметав ее защитников, долгие годы являвшихся для всех эталоном, символом непобедимости и недостижимой вершиной? Или не ты разнес в пух и прах их контратаку, защищая вотчину? Кто, как не ты, спас тогда цариссу?

Напоминание царевичу польстило. Когда царевна приблизилась вплотную, он обронил, нарываясь на новый комплимент:

— Противник был старше, а возраст, как и говорю, не последнее дело.

— Еще и скромен до безобразия. Гордей, ты мне определенно нравишься. Был бы свободен… Впрочем, кто знает? Царисса стара, слаба, болезненна, не сегодня завтра…

— Не говори так. Четвертая заповедь. Она женщина и мать, а еще она царисса. В отношении вашей цариссы ты мне таких слов не простишь.

— Так не прощай. Вот я. Ну?

Гордей потупился.

— Ты знаешь, я не могу ударить женщину, если моей семье не угрожает опасность.

— Думаешь, не угрожает? — из глаз царевны пахнуло холодом.

Еще секунда, и…

— Не посмеешь. — Царевич заметно струсил, но гнул свою линию. Он знал закон, и закон на его стороне. Он надеялся на закон. И закон восторжествовал. Рука на эфесе царевны немного расслабилась.

— Как член тайного к… — Гордей стрельнул в нас убийственным взглядом и снизил голос, — ты давала определенную клятву, в том числе карать отступников этой клятвы.

Молнии вырвались из сузившихся зрачков царевны. Мышцы кисти вновь натянулись в опасные струны.

— Откуда знаешь про… — она осеклась. — А-а, Евпраксия. Но ты не она.

— Тогда вспомни последнюю заповедь.

— Определяешь себя как имущество? — Милослава хмыкнула и чуточку убавила яд в глазах.

— Я муж, — гордо сказал Гордей. — А они, — последовал кивок на свиту, включавшую нас, — имущество.

— Тогда вызови на поединок.

Царевич, что справился бы с царевной без особого труда, продолжал увиливать от драки.

— Поединки запрещены.

— Законник хренов, — в сердцах выдохнула Милослава.

Сценка напоминала гаишника, что не может докопаться до остановленного водителя: и пристегнут, и документы в порядке, и выдох трезвый, и аварийный знак на месте. Даже огнетушитель с не просроченным сроком годности.

Уловив момент, Гордей сменил тему.

— Каким ветром в наши края?

— Решили размяться немного. Прогуляться, поохотиться.

— Далековато забрались. Цариссу Западного леса и Святого причала такое известие вряд ли обрадует.

— Не пугай, — снова окрысилась Милослава. — Тебе прекрасно известно, что охота не знает границ.

Гордей посмотрел на нее с высоты роста:

— Кстати. Недалеко как раз есть кое-кто. Парочка беглых. И… еще один беглый.

Милослава проигнорировала как сообщение, так и заминку. Повинуясь хозяйке, конь сделал еще несколько шагов в нашу сторону, обойдя царевича. Впритык поднесенные копья почти царапали кожу. Глаза бойников не отрываясь следили за каждым ее движением. Даже за намерением движения.

Она их презрительно не замечала.

— Почему гуляешь по лесу со всяким сбродом? Войников в семье не осталось?

Гордей остался чуть впереди, чтобы в нужный момент перехватить двух других всадников.

— Все брошены на карантин деревни на границе с Конными пастбищами.