Зимний перевал - [3]

Снова и снова гляжу я на длинный ряд томов в синих переплетах, выстроившийся на моей книжной полке, читаю и перечитываю страницу за страницей. Снова и снова напрягаю память, чтоб вспомнить все, связанное с Лениным, все, что я видела, слышала, о чем мне рассказывали, вчитываюсь в воспоминания его родных, друзей, соратников. И сколько бы я ни читала, сколько бы ни думала и вспоминала, всегда я узнаю что-то новое, неожиданное, что берет за сердце, заставляет по-новому увидеть окружающий мир.

Сейчас, как никогда раньше, мы можем приобщиться к сокровищнице ленинской мысли: благодаря огромной работе, проделанной для издания Полного собрания сочинений Ленина, мы стали обладателями бесценного ленинского наследия.

Том за томом, год за годом…

«Мы вопрошаем и допрашиваем прошедшее, чтобы оно объяснило нам наше настоящее и намекнуло о нашем будущем», — говорил Белинский.

Так вопрошаем мы Ленина.

Передо мной труднейшая задача — я хочу попытаться рассказать, как сумею, о тех годах, которые обычно называют годами перехода к новой экономической политике и которые были последними годами жизни Владимира Ильича Ленина.

Для одного человека эта задача непосильна по своей огромности и сложности. Чтобы выполнить ее по-настоящему, надо одолеть горы самых разнообразных материалов и долгие годы работать «во глубине архивных руд».

Пусть читатель не ждет от меня многого: я предложу ему не законченную картину, а лишь первоначальнейшую загрунтовку холста. Если же судьба подарит мне время и силы, я буду искать и искать новые факты, документы, линии, краски, которые сделают намеченные мною образы более живыми, глубокими, полновесными.

Но имею ли я право выносить на суд читателя произведение, которое — пользуясь терминологией проектировщиков — представляет собою лишь первую стадию проектирования, а не доведенный до рабочей стадии проект с полной разработкой узлов и деталей, как то положено в искусстве?

Поступаю я так потому, что меня торопит время — и то, что отпущено мне на земле, и то, в которое мы живем.

Да послужат мне оправданием замечательные слова одного из старейших членов большевистской партии, Пантелеймона Николаевича Лепешинского, сказанные им вскоре после смерти Владимира Ильича:

«Мы, современники Ильича, более или менее близко подходившие к нему и имевшие счастливые случаи видеть его, слышать его речь, наблюдать кусочки его работы или жизни, обязаны, хотя бы и неумелыми, детскими руками паки и паки пытаться воспроизвести этот образ, сделать сотни и тысячи хотя бы и очень несовершенных, эскизных зарисовок его, уловить как можно больше отдельных черточек, присущих ему, словом, сделать все возможное, чтобы подлинный, живой облик Ильича для будущих поколений не был бы окончательно утерян и чтобы его интереснейшая индивидуальность не стерлась от времени, не растворилась бы в море легенд, которые, несомненно, будут в огромной мере накопляться около его имени».

Рассказывая о Владимире Ильиче, я буду рассказывать и о многом другом, связанном с тем временем, и о других людях, в том числе и о себе. Пусть читатель поверит мне: когда я говорю о себе или от своего имени, я делаю это лишь из желания воссоздать неретушированные черты эпохи, о которой веду я свое повествование, ее краски, шум и голоса во всей их неповторимой подлинности.

Сентябрь — октябрь

1

С какого же времени начать речь?

Начну ее с осени двадцатого года. И даже точнее: с первого сентября.

Первого сентября двадцатого года Владимир Ильич Ленин написал в библиотеку Румянцевского музея записку, в которой просил выдать ему на ночь, когда библиотека закрыта, два лучших словаря греческого языка, с греческого на немецкий, французский, русский или английский; лучшие философские словари; словари философских терминов на немецком, французском, английском и русском языках и книги Целлера и Гомперца по истории греческой философии, обещая вернуть все эти книги к утру.

В этот день «Правда» вышла на двух страницах. В передовой статье «Очередная гибель Советской власти» говорилось о кампании лжи и клеветы, поднятой в заграничной печати против Советской России, а также о том, что панская Польша затягивает переговоры о мире. «В таких условиях наша задача ясна, — писала „Правда“. — Все вопросы решаются реальным соотношением сил».

Под шапкой «НА ПАНА И БАРОНА» был помещен ряд заметок о партийных мобилизациях на Врангелевский фронт, проведенных в Петрограде, Ярославле, Казани, Тамбове, Екатеринбурге, Туле. Советы, профсоюзы, комсомольские организации также принимали постановления о мобилизации одной трети, а то и половины своего состава.

Оперативная сводка сообщала, что на Западном фронте в Белостоцком районе противник потеснил наши части, в Беловежской пуще наступательные попытки противника отбиты, в Хелмском районе противник, пытавшийся в нескольких местах наступать через реку Буг, отброшен, бой продолжается.

На первой же странице «Правды» была напечатана подборка под заголовком «Мировой пролетарский фронт». Портовые рабочие Данцига отказались разгружать военные материалы, предназначенные для Польши. Железнодорожники Карлсруэ задержали следовавшие в Польшу транспорты с военным снаряжением. Съезд «Республиканской федерации бывших воинов», собравшийся в Париже, решил в случае объявления новой войны сделать все, чтобы ее сорвать. Итальянская всеобщая конфедерация труда заявила о своей солидарности с российским пролетариатом.