Зима в Непале - [49]

В деревне оказалась небольшая школа, которой руководил бывший солдат. Во время моего посещения он обучал своих учеников, мальчиков и девочек, начаткам армейской муштры, покрикивая, когда они приветствовали его не по-военному.

— А как обстоит дело с обучением чтению и письму? — спросил я.

Солдат посмотрел на меня с полным недоумением:

— Это здесь ни к чему, — сказал он, — детям нужна дисциплина.

С первого дня нашего совместного путешествия всякий раз, когда Денис сидел за работой, я, словно зачарованный, наблюдал за ним. Кроме всего прочего у него оказался врожденный талант учителя: Денис постоянно подбивал меня попытаться изобразить что-либо. Втайне я давно желал этого. Мы решили задержаться на стоянке, пока не поправится нога Дениса, а так как делать было нечего, я, попросив у него краски и бумагу, отправился в небольшую боковую долину. Выбрав вид, который показался мне простым по композиции, я уселся на камень и начал рисовать. После тщетных попыток изобразить что-либо, продолжавшихся примерно в течение часа, стало ясно, что ни малейших способностей к рисованию у меня нет. Тем не менее мои неумелые каракули имели некоторое сходство с изображаемым пейзажем. Подняв голову, я видел, что рядом уселся солдат-учитель.

— Вы рисуете карту, — заметил он, — но русло реки начертили неверно.

Самым поразительным было то, что в Тилхаре жил дантист, хотя в принципе это слово означает более высокую степень мастерства, чем та, которой обладал местный деятель. По профессии он был кузнецом, но в качестве побочного занятия изготовлял искусственные зубы, поскольку на них в округе был спрос. Считается, что у примитивных народов великолепные зубы, но в больнице в Покхре мне сказали, что болезни зубов, особенно кариоз, весьма широко распространены здесь. Большинство гуркхов (за исключением тех, кто служил в армии или побывал в более развитых районах) не чистят зубы, и крахмалистая пища, которую они в основном потребляют, приводит к быстрому разрушению зубов.

Было очень интересно наблюдать за работой тилхарского дантиста. Он не знал, что зубы можно пломбировать. По требованию он пытался удалять их, для чего употреблял свои обычные кузнечные клещи, но гораздо большее удовольствие получал, изготовляя искусственные челюсти из золота. По словам дантиста, ему не нужно было видеть пациента; заказывая зубы, следовало лишь указать свой возраст и пол. В Катманду я часто видел гуркхов с гор, которые таким же образом приобретали очки для своих родственников, оставшихся дома. Но если очки еще могут подойти, скажем, для пациента лет шестидесяти, то при изготовлении вставных зубов этот номер не проходит. Как-то раз я видел старика, который наловчился запихивать в свой беззубый рот подобную челюсть: у него был такой вид, словно он постоянно сосал большой кусок металла, болтающийся во рту. В горах Непала такие зубы скорее служат символом богатства, чем применяются на практике.

Покинув Тилхар, мы прошли несколько миль вниз по течению реки. В месте её слияния с рекой Мади был перекинут шаткий мост, крайне нуждающийся в ремонте. Едва мы перебрались через реку, как нам снова пришлось подниматься. Стояла жара, укрыться в тени было негде, но я все время останавливался, чтобы полюбоваться открывающимися видами. Во время одной из таких остановок ко мне подошел прохожий и сел рядом. Это был человек средних лет, с виду довольно сообразительный, и я спросил его о положении в стране. Он знал, что в последние годы в Катманду появилось какое-то новое правительство — как-то раз к ним в деревню пришел человек из столицы и рассказал об этом, — но никто ничего не понял. Однако этот приезжий был хорошим человеком; он раздавал всем сигареты. Я спросил моего информатора, не слышал ли он о том, что премьер-министр смещен.

— Ничего удивительного, — сказал он, — но нам все равно. Может, вы знаете, кто сейчас премьер-министр?

— Разве вы не слышали о мистере Койрала? — спросил я.

— Нет, — ответил он, — но, судя по его имени, это один из проклятых брахманов.

Мы снова спустились, на сей раз к руслу Гандака. Даже зимой река эта представляет собой бушующий поток. Несколько миль мы двигались вдоль берега, пока не дошли до переправы: желающих перевозили с одного берега на другой в обычном выдолбленном каноэ. Мы ждали лодку, когда к нам подошел молодой тибетец, говоривший на непали. Он спросил нас о расстоянии до какой-то отдаленной деревни, о которой я, естественно, никогда раньше не слышал. Я почувствовал, что он будет разочарован, если я отвечу отрицательно. Пришлось прибегнуть к обычному стандартному ответу.

— Два коша, — сказал я, и он, улыбаясь, пошел своей дорогой.

На противоположном берегу реки нас ожидал крутой подъем, потом мы углубились в восхитительный лес, прохладный и ровный. В таких путешествиях человек учится ценить простые удовольствия. После того как вы долгие мили карабкаетесь по скалам и сбиваете себе ноги о камни, чувство облегчения при ходьбе по ровной земле приближается к экстазу.

Несколькими милями дальше тропа опять спустилась к реке, а затем мы постепенно поднялись к Баглунгу. Это приятный городок с населением около восьми-девяти тысяч, расположенный приблизительно в тысяче футов над долиной. Мы разбили лагерь на рисовой террасе за городом, возле ручейка. Вода в нем, правда, была такой грязной, что годилась только для стирки. Но ничего другого нам не оставалось: жителям Баглунга приходится носить воду из реки, протекающей в долине. Целый день туда и обратно нескончаемой вереницей тянутся женщины и дети с большими медными или глиняными кувшинами. Внизу, в долине, была колония прокаженных: больные, изгнанные из дома своими семьями, жили в ужасающей нищете. Как только стало известно о нашем появлении, некоторые из них пришли и стали просить лекарств. Они ни за что не хотели уходить; несчастные и заброшенные люди не понимали, что мы ничем не можем им помочь, и смотрели на меня с упреком, когда с сознанием своей вины я просил Анга Даву прогнать их. Все время, пока мы оставались здесь, они сидели неподвижно на земле в сотне ярдов от нашей палатки.