Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки - [44]

— С добрым утром, Итан, — сказала она. — Что-нибудь празднуешь?

— Морф меня затащил, — признался я. Потом в качестве эксперимента добавил: — Энни.

Голова ее дернулась, как при звуке выстрела, потом до нее дошло, она улыбнулась и — верите или нет? — стала точь-в-точь похожа на девочку-пятиклассницу с красным носом и всем прочим.

— Рада тебя видеть, Итан, — проговорила она и вытерла нос бумажной салфеткой.

— Я поразился, когда услышал, — продолжил Морф. Он принялся разворачивать обертку на кусочке сахара. Ногти у него были отполированы до блеска. — Сначала тебе приходит в голову идея, потом с нею свыкаешься и понимаешь, что так оно и есть. Редко бывает иначе.

— Не понимаю, о чем вы.

— Пожалуй, я тоже. Черт бы побрал эти обертки! Почему бы просто не положить сахар в миску?

— Чтобы люди не брали лишнего.

— Наверное, вы правы. Был у меня приятель, который довольно долго прожил на одном сахаре. Подходил к автомату, брал кофе за десять центов, выпивал половину, досыпал сахару доверху. По крайней мере, не умер от голода.

Как всегда, я задался вопросом — не о себе ли рассказывает Морф? — сдержанный, жесткий незнакомец неопределенного возраста с наманикюренными руками. Судя по навыкам мышления, он получил неплохое образование. Свою эрудицию он успешно скрывал за жаргоном полусвета — языком ярким, емким и нарочито безграмотным.

— Поэтому вы кладете всего один кусок? — спросил я.

Морф усмехнулся.

— У всех свои теории, — заметил он. — Не важно, как именно потрепала человека жизнь, у него всегда есть теория, которая все объясняет. Теория поведет тебя по тропинке через сад, и ты не станешь сбиваться на дорожные указатели. Поэтому вашему боссу и удалось меня надуть.

Долго я не пил кофе вне дома. На вкус так себе. Я бы и не сказал, что это кофе, зато горячий; я пролил немного на рубашку и убедился, что он вдобавок и коричневый.

— Что-то я не вполне вас понимаю.

— Я пытался разобраться, откуда взялась эта идея. Думаю, помогло признание, что он здесь сорок лет. Тридцать пять или тридцать семь — в самый раз, однако сорок — уже не то.

— Похоже, сообразительностью я не отличаюсь.

— Сорок лет назад был тысяча девятьсот двадцатый год. Еще не сообразили? Что ж, в банке приходится проверять клиентов быстро — вдруг кто мухлюет с чеками. Довольно скоро вырабатываешь свой свод правил. Выходит автоматически, порой даже не задумываешься. Щелк — и картинка складывается. Впрочем, я могу ошибаться. Вероятно, он приехал в тысяча девятьсот двадцатом. Я могу и ошибаться.

Я допил кофе.

— Пора выметаться, — объявил я.

— Вам тоже удалось меня обмануть, — добавил Морф. — Если бы вы стали задавать вопросы, я бы не раскололся. Но вы молчите, поэтому скажу сам. В тысяча девятьсот двадцать первом приняли Первый закон о квотах для иммигрантов.

— И что?

— В тысяча девятьсот двадцатом он приехать мог. А в двадцать первом — вряд ли.

— И что?

— Как считает мой воспаленный мозг, Марулло прибыл после тысяча девятьсот двадцать первого года, причем нелегально. Поэтому он не может съездить домой — паспорт-то ему никто не даст.

— Господи, хорошо, что я не банкир!

— Из вас мог бы выйти банкир получше, чем я. Слишком много болтаю. Если он собирается уехать, то я здорово не прав. Погодите, уже иду. Кофе за мой счет.

— Пока, Энни, — сказал я.

— Приходи еще, Итан. А то ты никогда не заглядываешь!

— Приду.

Переходя через улицу, Морф попросил:

— Не передавайте его макаронному высокопреосвященству, что я дал маху и обозвал его кандидатом на депортацию, ладно?

— К чему это мне?

— А мне? Что в футляре?

— Шляпа рыцаря-храмовника. Перо пожелтело. Хочу попробовать его отбелить.

— Вы в теме?

— Это у нас семейное. Мы были масонами задолго до того, как Джордж Вашингтон стал Великим магистром.

— Неужели? А мистер Бейкер — член ложи?

— У них в семье это тоже принято.

Мы вошли в проулок. Морф выудил ключ от задней двери банка.

— Вероятно, именно поэтому мы открываем сейф, будто заседание ложи. Только свечи в руках не держим. Точно мессу служим.

— Морф, — заметил я, — вы, видно, не с той ноги встали. Похоже, Пасха на вас никак не повлияла.

— Узнаем через восемь дней, — ответил он. — Нет, ну честно! Ровно в девять мы стоим с непокрытыми головами перед святая святых. Срабатывает замок с часовым механизмом, Отец Бейкер преклоняет колена, открывает сейф, и все мы кланяемся в ножки Великому Богу Наживы.

— Морф, ну вы совсем!

— Может, и так. Черт бы побрал этот замок! Его легче открыть шилом, чем родным ключом. — Он звенел ключом и пинал дверь, пока она не распахнулась. Морф достал из кармана кусок бумажной салфетки и сунул в замок.

Я едва не воскликнул: разве это не опасно?

Он и сам ответил.

— Чертова штука не защелкивается! Конечно, Бейкер проверяет дверь после открытия сейфа. Не спешите с моими измышлениями к Марулло, ладно? Уж очень он выгодный клиент.

— Ладно, Морф, — ответил я и направился к двери на своей стороне проулка, озираясь в поисках кота, который всегда норовит проскользнуть внутрь.

Изнутри магазин показался мне новым и изменившимся. Я замечал то, чего не видел раньше, и не замечал того, что меня раздражало прежде. Почему бы и нет? Взгляни на мир новыми глазами или хотя бы через новые стекла — и алле-гоп! — вот тебе и новый мир.