Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки - [27]

— Вовсе нет. Я ничего не знаю ни про судьбу, ни про предсказания судьбы. Как я могу в них не верить? Я верю, что они существуют, потому что они имеют место быть.

— Ты не веришь, что это правда!

— Правда в том, что люди гадают друг другу — миллионы людей! — и платят за это. Чем не причина для моего интереса?

— Но ты ведь…

— Погоди! Дело не в том, что я не верю, а в том, что не знаю наверняка. Это вовсе не одно и то же. Что стоит на первом месте — судьба или предсказание судьбы?

— Пожалуй, я понимаю, что ты хочешь сказать.

— Неужели? — недовольно буркнула Мэри.

— Представь, что гадалка восприимчива к тому, что должно случиться. Ты это имел в виду, Итан?

— Так это совершенно разные вещи! При чем здесь карты?

— Карты должен кто-то раскладывать, — ответил я.

Марджи на меня не смотрела, однако я знал, что она чувствует растущее недовольство Мэри и ждет моих указаний.

— А давайте проверим? — предложил я.

— Забавное предложение. Такие вещи проверок не любят. Впрочем, почему бы и нет. Придумайте, что мы хотим узнать.

— Вы даже не попробовали ром.

Они подняли бокалы и отпили по глотку. Я осушил свой и снова достал бутылку.

— Итан, ты уверен?..

— Да, ненаглядная. — Я наполнил бокал. — Почему бы тебе не погадать с завязанными глазами?

— Расклад нужно читать.

— А если переворачивать карты будет Мэри или я, а ты прочтешь?

— Между картами и гадалкой должна быть некая близость… Впрочем, давайте попробуем.

— Если делать, то делать как положено! — заявила Мэри.

Всегда она так. Моя Мэри не любит перемен — точнее, небольших перемен. С большими она справляется куда лучше остальных: ужасно расстроится из-за порезанного пальца и не дрогнет при виде разорванного горла. Мне стало немного неловко: я сказал Мэри, что мы с Марджи все обговорили, а тут выяснилось, что нет.

— Утром мы с тобой это обсуждали.

— Да, я еще за кофе приходила. Весь день об этом размышляла. Карты у меня с собой.

Мэри склонна путать решимость с раздражением, а раздражение с оскорблением. Она боится насилия в любых его формах. Виноваты в этом ее пьяницы-дядюшки, позор на их головы. Я почувствовал, что в ней нарастает страх.

— Давайте не будем с этим шутить, — сказал я. — Лучше просто поиграем в карты.

Марджи поняла мою тактику — наверное, тоже ею пользовалась.

— Я не против.

— Моя судьба уже предсказана. Я разбогатею. И довольно об этом.

— Я же говорила, он не верит в гадания! Походит вокруг да около, потом мигом в кусты. Итан меня иногда так бесит!

— Да неужто? По тебе и не скажешь. Ты всегда ведешь себя как любящая жена.

Разве не странно, как вдруг замечаешь подводные течения и камни — не всегда, но часто. Мэри мыслит нелогично, она больше основывается на ощущениях. Напряжение в комнате нарастало. Мне пришло в голову, что теперь Мэри с Марджи вряд ли останутся лучшими подругами.

— Я бы очень хотел узнать о картах побольше, — заметил я. — Слышал, что на картах гадают цыгане. Ты часом не цыганка? Ни разу с ними не общался.

— У нее русская девичья фамилия, сама же она с Аляски.

Теперь понятно, откуда широкие скулы.

— Есть у меня позорная тайна, — призналась Марджи, — о которой тебе, Мэри, я никогда не рассказывала: как мы попали на Аляску.

— Раньше она принадлежала русским, — вклинился я. — Потом ее купили мы.

— Да, но знаете ли вы, что раньше она была тюрьмой, как Сибирь, только для преступников совсем ужасных?

— Для каких именно?

— Для самых опасных. Мою прапрабабку сослали на Аляску за колдовство!

— И что она наколдовала?

— Она насылала штормы.

Я расхохотался.

— Вижу, у тебя это в крови.

— Насылать штормы?

— Гадать на картах, что практически одно и то же.

— Шутишь! — воскликнула Мэри. — Быть того не может!

— Шутки шутками, но это правда. Колдовство считалось хуже убийства. У меня сохранились ее записи, только все на русском.

— Ты знаешь русский?

— Совсем чуть-чуть.

— Пожалуй, колдовство действительно худшее из преступлений, — заявил я.

— Я же говорила! — вскричала Мэри. — Он мечется из стороны в сторону. Никогда не знаешь, что у него в голове. Вчера ночью он… Утром он поднялся еще до рассвета. И пошел гулять.

— Я отъявленный негодяй, — признался я. — Законченная, неисправимая сволочь.

— Что ж, мне хотелось бы, чтобы Марджи сделала расклад, только по-своему, без твоего вмешательства. Если мы продолжим болтать, то вернутся дети и мы ничего не успеем!

— Прошу прощения. — Я поднялся в нашу спальню. На кровати лежал меч, на полу — открытая шляпная коробка. Я зашел в ванную и спустил воду. Звук разнесся по всему дому. Я смочил полотенце холодной водой и приложил ко лбу, потом к глазам, чтобы снять напряжение. Приятная прохлада меня успокоила. Я присел на унитаз и накрыл лицо мокрым полотенцем, а когда оно согрелось, смочил его снова. В спальне я вынул из коробки шляпу с пером, надел и промаршировал вниз по лестнице.

— Ах ты, дурачок! — с облегчением вздохнула Мэри. Боль и напряжение, висевшие в воздухе, исчезли.

— Страусиные перья отбеливают? — поинтересовался я. — Оно здорово пожелтело.

— Думаю, да. Спроси у мистера Шульца.

— Зайду к нему в понедельник.

— Хочу, чтобы Марджи тебе погадала, — сказала Мэри. — Очень-очень хочу!