Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки - [26]

Ужин удался: пища обильная и сытная, как и должно быть на званом ужине, груда посуды, которую хозяева используют лишь для торжественных случаев. Потом был кофе, хотя обычно мы его не пьем.

— Разве он тебя не бодрит?

— Ничто меня не бодрит.

— Даже я?

— Итан!

Потом была молчаливая, ожесточенная битва за посуду.

— Позволь мне помочь!

— Ни за что! Ведь ты гостья!

— Давай хотя бы помогу отнести к раковине.

Взгляд Мэри обратился к детям; она воодушевилась и пошла в атаку со всей горячностью, присущей ближнему штыковому бою. Они знали, что их ждет, но поделать ничего не могли.

— Посуду всегда моют дети. Любят они это дело! И у них прекрасно получается. Я ими горжусь!

— Как мило! В наши дни редко такое увидишь.

— Знаю. Нам с Итаном очень повезло, ведь они хотят помогать сами!

Их изворотливые умишки заметались в поисках выхода. Закатить скандал? Сказаться больными? Поронять красивые старинные тарелки?.. Похоже, Мэри тоже прочла их подленькие помыслы.

— Самое замечательное в том, что они ни разу ничего не раскололи, даже краешка стакана не отбили!

— Надо же, как вам повезло с детьми! — воскликнула Марджи. — Как тебе удалось их этому научить?

— У них это врожденное. Знаешь, некоторых сколько ни учи, а обе руки левые, зато Эллен и Аллен у нас ребята ловкие.

Я бросил беглый взгляд на детей, чтобы убедиться — они справятся. Дети знали, что их раскусили. Интересно, они задумывались над тем, что Марджи Янг-Хант тоже поняла? Они все еще искали выход. Я лучезарно улыбнулся.

— Разумеется, они любят похвалы, — заметил я, — но им пора. Если мы их не отпустим, дети опоздают в кино.

Марджи хватило такта не рассмеяться, Мэри бросила на меня взгляд, полный восхищения: дети в кино и не собирались.

Даже если подростки не шумят, в их отсутствие становится гораздо тише. Самый воздух вокруг них будто кипит. Когда они уходят, дом вздыхает с облегчением и успокаивается. Неудивительно, что полтергейст заводится лишь в тех домах, где есть дети-подростки.

Оставшись втроем, мы принялись осторожно ходить вокруг да около темы, от которой никуда не деться. Я достал из серванта три высоких бокала на длинных ножках, привезенных из Англии бог знает когда, и наполнил их из оплетенной галонной бутыли, потемневшей от древности.

— Ямайский ром, — пояснил я. — Хоули были моряками.

— Должно быть, он очень старый, — восхитилась Марджи Янг-Хант.

— Старше и тебя, и меня, и даже моего отца.

— Крышу от него сносит на раз, — предупредила Мэри. — Похоже, сегодня гуляем так гуляем. Итан достает его только на свадьбах и похоронах. Думаешь, стоит, дорогой? Все-таки завтра Пасха.

— Дорогая, причащаться-то мы будем тоже не кока-колой.

— Мэри, я никогда не видела твоего мужа таким веселым.

— А все твое предсказание! — воскликнула Мэри. — Оно изменило Итана в одну ночь.

Поразительное существо человек — клубок приборов, регуляторов и датчиков, из их показаний мы можем прочесть малую толику, да и то вряд ли точно. Внезапно в моем нутре зародилась яркая вспышка красной боли, которая острыми копьями проткнула и разорвала грудную клетку. В ушах взревел ветер, и меня понесло, будто беспомощный корабль, лишившийся мачты прежде, чем успели убрать парус. Во рту стало солоно-горько, комната запульсировала и завращалась. Сработали датчики тревоги, чуя опасность, предвидя хаос, ожидая удара. Меня накрыло, когда я проходил за спинами женщин; я согнулся от боли и пошел дальше — они так ничего и не заметили. Теперь я понимаю, почему в старину люди верили, что человеком может овладеть дьявол. Пожалуй, я и сам готов в это поверить. Обладание! Тебя охватывает чувство присутствия инородной сущности — каждый нерв яростно сопротивляется, и все же ты понимаешь, что безнадежно проигрываешь, и признаешь поражение, примиряясь с захватчиком. Посягательство — вот подходящее слово, звук его подобен ревущему синему пламени паяльной лампы.

До меня донесся голос моей милой.

— Услышать что-нибудь приятное никому не повредит, — проговорила она.

Как ни странно, голос меня вполне слушался.

— Немного надежды, пусть даже безнадежной, полезно всякому, — поддакнул я, убрал бутыль в сервант, вернулся к столу и выпил полбокала старинного ароматного рома, затем сел нога на ногу и сложил пальцы в замок.

— Не понимаю его, — призналась Мэри. — Итан всегда терпеть не мог гаданий, вечно насмехался.

Мои нервные окончания шелестели, будто сухая трава на зимнем ветру, переплетенные пальцы побелели от напряжения.

— Попытаюсь объяснить миссис Янг… то есть Марджи, — проговорил я. — Мэри родилась в благородной, но бедной ирландской семье.

— Не в такой уж и бедной!

— Слышишь, как она разговаривает?

— Ну, после того как ты об этом упомянул…

— Так вот, бабушку Мэри хоть к лику святых причисляй — она была праведной христианкой, не так ли? — Мне почудилось, что в моей милой растет неприязнь, и все же я продолжил: — При этом она верила в Волшебный народец, хотя это не очень-то согласуется с христианством.

— Это же вещи разные!

— Разумеется, дорогая. Разница большая. Можно ли верить в то, чего не знаешь?

— Берегись, Марджи! — воскликнула Мэри. — Он загонит тебя в ловушку.