Зима мира - [299]

Она сразу же поняла, что сделала то, что нужно. Ребекка прижалась к ней, спрятав лицо у нее на груди. Карла, как маленькую, погладила ее по спине. Наконец всхлипывания прекратились, и Ребекка заснула.

А Карла не спала. Она всю ночь мысленно составляла речь, с которой обратится к коменданту лагеря. Она то взывала к лучшей стороне его натуры, то грозила правосудием союзных войск, то аргументировала его собственными интересами.

Она старалась не думать о том, как будет происходить расстрел. Эрик рассказывал ей, как нацисты в России казнили людей группами по двенадцать. Здесь, наверное, тоже существует какая-нибудь эффективная система, думала она. Это было трудно себе представить. Наверное, здешняя система не хуже.

Наверное, она могла бы избежать расстрела, если бы ушла из лагеря прямо сейчас – ну или рано утром. Она не была ни заключенной, ни еврейкой, и ее документы были в полном порядке. В своем форменном платье она могла выйти тем же путем, что и вошла, может быть, ей даже не пришлось бы предъявлять документы. Но это значило, что пришлось бы оставить Ханнелор и Ребекку. Она не могла себя заставить это сделать, как бы ни хотелось ей отсюда выбраться.

Бои на улицах продолжались чуть ли не до утра, незадолго до рассвета наступило краткое затишье. С восходом солнца стрельба началась опять. Теперь стреляли достаточно близко, чтобы Карла могла различить, кроме артиллерии, еще и пулеметные очереди.

Рано утром охранники принесли кастрюлю водянистого супа и мешок хлебных обрезков – все черствые корки. Карла выпила суп, съела хлеб и, преодолев отвращение, воспользовалась туалетом – он был невыразимо грязен.

Вместе с Ханнелор, Гизелой и Хильде она поднялась на цокольный этаж – ждать Добберке. Артобстрел возобновился, и каждую секунду они подвергались опасности, но им хотелось поговорить с ним, как только он придет, не медля ни минуты.

В обычное время он не появился. Хильде сказала, что обычно он пунктуален. Может быть, он задержался из-за стрельбы на улицах. Конечно, его могли убить. Карла надеялась, что этого не случилось. Его заместитель, сержант Эренштейн, был слишком туп, чтобы с ним спорить.

Когда прошел час, а Добберке все не было, Карла начала терять надежду.

Прошел еще час – и наконец он появился.

– Что здесь такое? – сказал он, увидев ожидающих в приемной четырех женщин. – Родительское собрание?

– Все заключенные подписали заявление, – сказала Ханнелор, – в котором сказано, что вы спасли нас от смерти. Это может спасти вашу жизнь, если вы примете наши условия.

– Это же нелепо! – сказал он.

– Би-би-си утверждает, – заговорила Карла, – что Объединенные Нации составили список нацистских офицеров, принимавших участие в массовых убийствах. Через неделю вы можете оказаться на скамье подсудимых. Разве вам не хотелось бы, чтобы у вас было подписанное заключенными заявление, что вы спасли их жизни?

– Слушать Би-би-си – преступление, – сказал он.

– Однако не столь тяжкое, как убийство.

У Хильде в руках был скоросшиватель.

– Я напечатала всем находящимся здесь заключенным справки об освобождении, – сказала она. – Подпишете их – получите заявление.

– Я мог бы просто отнять его у вас.

– Никто не поверит в вашу невиновность, если окажется, что все мы мертвы.

Добберке злился, что попал в такую ситуацию, но был недостаточно уверен в себе, чтобы просто уйти.

– Я мог бы пристрелить вас четверых – за дерзость.

– Так выглядит поражение, – отрезала Карла. – Привыкайте.

Его лицо потемнело от ярости, и она поняла, что зашла слишком далеко. Она пожалела, что нельзя взять слова назад. Она смотрела на разъяренного Добберке, стараясь не подать виду, что боится.

В этот миг рядом со зданием упал снаряд. Затряслись двери, зазвенели бьющиеся стекла. Все инстинктивно пригнулись, но никого не задело.

Когда они выпрямились, выражение лица Добберке изменилось. Ярость уступила место досаде и обреченности. У Карлы быстрее забилось сердце. Неужели сдался?

Вбежал сержант Эренштейн.

– Пострадавших нет, – доложил он.

– Отлично, сержант.

Сержант собрался было выйти, когда Добберке его окликнул.

– Данный лагерь закрыт, – сказал Добберке.

Карла затаила дыхание.

– Закрыт? – переспросил сержант. В его голосе прозвучало не только удивление, но и враждебность.

– Новый приказ. Отправьте людей… – Добберке помолчал. – Пусть отправляются в бункер на станции Фридрихштрассе.

Карла поняла, что Добберке это выдумал. Эренштейн, кажется, тоже это заподозрил.

– Когда им отправляться?

– Немедленно.

– Немедленно… – повторил Эренштейн и остановился, будто слово «немедленно» требовало дальнейших разъяснений.

Добберке сверлил его взглядом.

– Слушаюсь, – сказал сержант. – Сейчас я их отправлю.

Карла почувствовала, как поднимается в душе ликование, но сказала себе, что ее еще не освободили.

– Покажите мне заявление, – сказал Добберке Хильде. Та открыла папку. Там была дюжина листков с одним и тем же текстом сверху, все остальное пространство страниц покрыто подписями. Она отдала листки ему.

Добберке сложил их и сунул в карман.

Хильде положила перед ним справки об освобождении.

– Подпишите, пожалуйста.

– Они вам не понадобятся, – сказал Добберке. – А у меня нет времени сто раз ставить свою подпись. – Он встал.