Зима королей - [63]
Собака стала нюхать и глухо скулить в темноте.
Мюртах заткнул лук за спину под рубашку и на четвереньках пополз к Кормаку. Собака унюхала его и помчалась к нему. Мюртах повернулся, схватил лук и выстрелил в нее на середине прыжка. Собака, обмякнув, рухнула на ноги Мюртаху.
— Эгон? Где Эгон? — закричал Кормак.
— Здесь, — откликнулся Эгон откуда-то слева от Мюртаха. Его голос был спокойным, даже кротким. Мюртах еще подполз в направлении Кормака.
— Ищи его.
— Ты мне не приказывай.
— Тебя он не убьет.
Мюртах находился так близко к Кормаку, что мог слышать шуршание его одежды. Он скользнул вокруг, спустил тетиву своего лука и, прыгнув, захлестнул тетиву вокруг головы Кормака, потом круговым движением рванул лук на себя. Кормак хватил ртом воздух, схватился рукой за горло, и Мюртах сильно потянул. Кормак обмяк. Мюртах бросил лук и пополз в сторону.
Большая тяжесть навалилась на него, прижала к земле, обдала его лицо горячим дыханием. Он забыл о второй собаке, она не лаяла. Он перевернулся и отчаянно вцепился пальцами собаке под шею, удерживая смертоносные челюсти от своего горла. Клыки собаки скребли его, разорвали ему ногу от бедра до колена, потом рывком головы собака поймала между зубов запястье Мюртаха. Мюртах высвободил вторую руку и схватил свой кинжал. Собачьи слюни и рычанье вызвали пот, покрывший все его тело, и он услышал собственное рыдание. Он вонзил кинжал по рукоятку в собачий бок, собака прорычала ему в лицо и щелкнула челюстями. Ее зубы вонзились Мюртаху в щеку. Один клык зацепил его губу. Собака издала жалобный стон и обмякла.
Но люди уже стояли над ним, и когда он сбросил с себя собаку, к груди Мюртаха было приставлено острие копья.
— Вставай, — сказал человек с другого конца копья холодным голосом. Мюртах не узнал его.
Кто-то зажег факел. Свет разлился над ним, над их суровыми лицами, застывшими, словно маски. Человек с копьем достал из своей рубашки платок и бросил вниз. Мюртах стер кровь со своего лица.
— Приведите ему лошадь Кормака, — сказал Эгон. — Кормаку она больше не понадобится.
— Я говорю, убей его, — сказал человек с копьем. Из темноты прозвучал спокойный голос Эгона:
— Кто здесь вождь? Он мой пленник. Мы поведем его обратно. Его будут судить.
Круг ирландцев распался. Они разошлись к лошадям и сели на них верхом. Они связали руки Мюртаху, связали ему их за спиной, а ноги связали под животом лошади. Эгон подъехал, чтобы взять ее поводья, тело Кормака он погрузил перед собой на черного пони. Два других воина ехали по обе стороны Мюртаха, так они тронулись по направлению к лагерю ирландцев.
— Ты получил то, что я послал тебе в Дублин? — спросил Эгон.
— Да.
Мюртах закрыл глаза. Его лицо было изранено, и он совершенно выдохся. Та же странная гордость за Эгона наполняла все его существо, и он кивнул головой.
— Да свершится Божья воля, — сказал Эгон.
— Верховный король оказал тебе некоторую честь в самом начале сражения.
— Я оправдал эту честь Верховного короля, — спокойно ответил Эгон.
— Это он был в деревьях, — сказал другой человек, человек с копьем, — тот, кто подстреливал нас, словно оленей.
— Что ж, — сказал Эгон, — а кто еще это мог быть?
— Ты высокомерен, Эгон. Эгон рассмеялся:
— Пойди и залижи где-нибудь свои раны.
Мюртах расслабил мышцы спины, пытаясь облегчить боль. Это мог быть голос Од, исходящий изо рта Эгона. Голос Од, длинные желтые волосы, лица Од и Сирбхолла — вот так. Он вспомнил, как был на дереве, и его охватывало чувство огромного успокоения. И кровь застучала где-то в глубине.
— Ты очень изменился, Эгон, — сказал он.
Эгон посмотрел на людей вокруг себя, так, чтобы они сделали вид, что не слышат, и сказал ровным голосом:
— Да, разное… случается. То, что не изменило бы тебя, может легко изменить… более мягкого человека, возможно. Так что этого и не заметишь. Я не знаю. Моя мать…
— С ней все в порядке?
— Да. Она сказала, чтобы я привез тебя домой. Если смогу.
— Я не собираюсь.
В глазах Эгона, освещенных факелом, блеснуло что-то мальчишеское.
— Это не должно было быть так — ну что ты мог сделать? Все кончено, все, почему ты не можешь…
— Успокойся. Ты вождь О'Каллинэн. Когда вождь задает вопрос простому человеку, он задает его как вождь.
Эгон вздрогнул. Рывком остановил пони.
— Эй, Фьонн. Отведи моего пленника назад и проследи, чтобы с ним обращались правильно.
Он хлестнул пони и ускакал.
Наконец они подъехали к шатрам. Фьонн — человек с копьем — снял Мюртаха с лошади и разрезал веревку на ногах, потом повел в шатер для пленников. Он привязал одну кисть Мюртаха к столбу, принес ему воду и немного хлеба.
— Они получат с тебя что-то за убийство мак Догерти, — сказал Фьонн и сплюнул.
— Ранения от животного то же самое, что ранения от человека, так гласит закон. А теперь убирайся. Я был взят на войне, и они не могут подвергнуть меня наказанию.
Фьонн побагровел.
— Такой человек, как ты…
— Ты должен молить Бога, чтобы ты никогда не стал таким человеком, как я. А теперь иди.
Фьонн убрался. Мюртах лег на спину, его рука неуклюже свисала со столба. Он заснул.
Весь следующий день он лежал в шатре, разговаривая с Торстейном и двумя другими пленниками. Торстейн растянулся на земле во всю длину; один из сыновей короля захватил его и обошелся с ним так миролюбиво, потому что Торстейн, ожидая, когда его пленят, сидел спокойно.
Захватывающее произведение о последних годах королевства крестоносцев в Иерусалиме. Действие происходит в Святой Земле в 1187 году. Роман «Иерусалим» — широкое историческое полотно, на котором воссоздана война и политические интриги, порывы страсти и религиозного фанатизма.
Пронзительная история женщины, вырванной из привычной обстановки и принужденной выживать в очень непростых обстоятельствах. И все это время она страстно тоскует по дому — лишь для того, чтобы постичь древнюю истину, гласящую, что в одну реку нельзя войти дважды. Лучше даже не пытаться, целей будешь…
В центре романа «Смерть Аттилы» (1972) — историческая личность, предводитель варваров, возглавивший опустошительные походы в Восточную Римскую империю, Галлию и Северную Италию.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.