Зима и лето мальчика Женьки - [6]

Мальчик дернул плечами: в спальне было холодно, а одеяло Кастет скинул на пол, и Женька сидел перед ним в трусах и в майке. «Бороться и искать, найти и не сдаваться», — не вовремя всплыло в памяти. Что искать? Что найти? И как бороться? Кастет ему с одного удара дух вышибет. Оставалось «не сдаваться». Только это тоже получалось не очень. Женька просто терпел и молчал.

Молчание Кастет ненавидел еще больше, чем попытки дать отпор. В морду заехать — невеликий труд; но как заставить Цыганенка голосить? И не то чтобы Саньке это было очень нужно; но было в Цыгане что-то непонятное. Кастет знал: даже сейчас, канюча, Женька его втайне презирает и главенства не признает. Хотя конфеты отдает безропотно. Сам приносит, с таким видом, будто сладкое ему даром не нужно. Остальные все жмутся, ждут пока он, Саня Кастет, подойдет по-барски, вразвалочку — а куда спешить, — и надеются, что забудет или мимо пройдет. А этот просто отодвигает свою порцию сладкого подальше от миски, равнодушно так. А потом так же спокойно отдает. И улыбается. Улыбается, сука. Так, будто ему, Кастету, одолжение делает: на, мол, возьми, раз уж тебе так надо.

— Фи-у! — книга с размаху улетела в потолок и, упав, распласталась на полу. Обложка — отдельно, остальное — само по себе. Кастет поддел томик носком ботинка, отпечатал след на развороте.

— Ой, простите-извините, — промурлыкал дурашливо. — Замаралась вроде.

Цыган вздрогнул.

— А фонарик у него классный, — подал голос обычно немногословный Тега, разбивая полумрак комнаты ярким лучом.

Три десятка молчаливых свидетелей сжались под байковыми одеялами и, казалось, перестали дышать… Мертвая тишина, тяжелая, до духоты, висела в спальне. Луч метался от одной кровати к другой. Пацаны только крепче зажмуривались. О, если бы они не боялись выдать себя, то, верно, и уши бы заткнули. Генкина койка — рядом; мальчик дрожит под одеялом, обливается липким потом и молчит, молчит.

Женька вдруг вывернулся, рванул на себя ногу Кастета. Тот охнул и свалился всей тяжестью на мальчишку. Женька вырвался — и к книге. Удар под дых остановил его на полдороге. Легкие словно в узел завязались, слезы брызнули из глаз. Женька согнулся пополам, пытаясь хотя бы выдохнуть.

Кастет поднялся не спеша, забрал фонарь. Луч вновь прогулялся по кроватям. Тишина.

— Классный, — поток света Женьке в лицо. — Слышь, урод, это не тот фонарь, что сторож потерял?

— Тот, — хмыкнул Тега. — Не мама же ему привезла.

— Ты что не знаешь, чужое брать нельзя? Бо-бо может быть. А, парни? Бо-бо делать будем?

— Будем! — охотно согласился Рыжий.

— А нафига? — пожал Тега плечами. — Увел — его вещь.

— Хоцца мне так… — Рыжий щелкнул переключателем. Свет стал ярче. — За него можно чирик слупить. Фонарик-то фарцовый. Штатовский. Видишь, вот написано…

Три головы — к металлическому цилиндрику… Женька воспользовался передышкой, схватил «Двух капитанов» — хотел откинуть в сторону, но не успел.

— Сука! Урою, — зашипел Кастет, хватая Женьку.

— Урой… — прохрипел тот в ответ.

Свет резанул по глазам. Ослепленный, Женька не успел закрыться от удара и свалился Кастету под ноги. Тот для надежности заломил мальчику руку, заставил подняться. Женька закусил губу: не кричать, не кричать, не кричать…

— Ты по лицу не бей. Следы останутся, — посоветовал Рыжий.

— Да, хватит уже с него, — Тега поднял растерзанных «Капитанов». — «Далась же она ему! Не рыпался бы», — подумал и отвернулся, чтобы не видеть лица пацана.

По всему выходило, что не по делу к нему Кастет прицепился. Косяков за ним нет.

— Песню запе-вай… — протянул Кастет.

Рыжий заржал так, что фонарик заплясал в его руках, рассекая белесоватую тьму на сотни осколков.

— Ну что, запевала, слова забыл? — Кастет свободной рукой ущипнул Женьку. — Солнечный круг, небо вокруг. Ну…

На минуту повисла тишина. Мучители ждали.

— Сам… пой… сука, — выдохнул Женька, глотая непослушные слезы.

— Дурак! — вырвалось у Теги неожиданно для него самого.

Но Тега тоже бы петь не стал. Он в детдом уже с третьим юношеским разрядом по боксу попал, а это — плюс при любом раскладе.

— Женечка петь не хочет. А что хочет? А?

— Любви и ласки, — ввернул Рыжий.

— Лю-у-у-убви-и-и… — протянул Кастет. — Хочешь, мальчик, я из тебя девочку сделаю?

Тега уставился на Кастета: «На понт берет? Или в самом деле? Дебил, это же…» — он и сам не понимал, противно ему или страшно до тошноты. Он с ними? Или… против них?

— Нет! — рванулся Женька, захлебываясь ужасом. — Не надо! Кастет! Не надо! — Он всхлипнул, срываясь на стон.

Женька слишком ясно понимал: после всего, что произойдет сейчас, не будет его прежнего. Кто-то другой будет, кого даже жалеть никто не решится. Ему казалось, что уши заложило, как под водой. И ничего нет, есть только вода и он. Толща воды, многие метры, не подняться, не выплыть, не выжить…

В полумраке он не видел лица Кастета — если б Рыжий хоть фонарь включил.

— Кастет…

— Кому Кастет, а кому Александр Петрович, — хмыкнул тот довольно. — Давай, Женечка, повторяй: Александр Петрович, я, козел и фраер дешевый, тебя умоляю…

«Повторяй, идиот», — взмолился про себя Тега.

— Александр Петрович, — начал Женька.